Читать книгу - "Закваска - Робин Слоун"

Шарлотта Клингстоун сидела за маленьким письменным столом в пятнистой тени от фасоли. Перед ней стоял ноутбук и лежала огромная гора папок и бумаг, а рядом — не один, а целых три телефона. Когда я вошла, она что-то набирала на одном из них. Она посмотрела на меня с раздражением.

Да, это несомненно была она: главное божество с Ферри-билдинг.

— Я звонила, — сказала я. — Я говорила сегодня по телефону с неким Лоренсом, и он сказал, что у вас найдется для меня время… Примерно сейчас.

— Лоренс очень любезен, — сказала Шарлотта. Она приспустила очки, и узнала меня.

— Я вас знаю. Откуда?

Я не ожидала, что она меня узнает, но, может быть, тот факт, что в качестве приношения ей и ее свите я принесла не соленья, сыграл в мою пользу.

Я сказала, что я Лоис Клэри, что приходила пробоваться на фермерские рынки в Бэй-Эриа, но меня не взяли.

— Боже, надеюсь, вы не из-за этого пришли, — в ее голоси смешались досада и нетерпение.

Она аккуратно положила телефоны один к другому. Мне стало интересно, есть ли у нее под столом кнопка тревоги, чтобы позвать на помощь в случае конфликта с отвергнутыми фермерами или манерными гурманами.

— Я пришла, чтобы кое-что вам показать.

Я подошла поближе и достала из сумки копию меню от Горация.

— Вот это.

Она надела очки и уставилась в меню.

— Боже мой.

— Вы это помните?

— Погодите-ка минутку, — ее глаза скользили по странице. — Я немало таких сделала, знаете ли. Тысяча девятьсот семьдесят девятый. Какая древность.

Ее лицо смягчилось.

— Ах да. Вспомнила.

Она посмотрела на меня.

— Откуда у вас это?

— Мой приятель, Гораций…

— Портасио. Ну конечно! Он целую гору всего собрал, я и не знала, что про меня там тоже есть.

— А еще у него есть все ваши кулинарные книги.

— Мои кулинарные книги есть у многих. Но этих меню теперь уже ни у кого нет, даже у меня, к сожалению.

— Я хотела задать вам один вопрос. Про одно блюдо.

— Пожалуйста.

— Этот хлеб из закваски а-ля маск, откуда он взялся? Что это за блюдо?

Снаружи в саду копошились прислужники.

— Самая интересная часть меню, да? — Клингстоун призадумалась. — И не такая уж очевидная. Вы пекарь, если я правильно помню? Да, понимаю, почему он вас заинтересовал. Ну хорошо.

Она встала, взяла под мышку одну из папок, в каждый карман кофты сунула по телефону, один оставила на столе.

— Тогда пойдемте, я объясню.

Она повела меня по лабиринту — мимо туалета, мимо пальто — обратно в кухню. В присутствии Шарлотты Клингстоун кухня преобразилась. На первый взгляд, ничего не изменилось, стук ножей продолжался в том же темпе, но вокруг нее в один момент возникло потрескивающее поле всеобщего внимания.

— Где Лоренс? — спросила она. — Найдите его, пожалуйста. Нам требуется его память.

Прислужники кинулись врассыпную.

Клигстоун подошла к мощной женщине-пекарю.

— Мона, — мягко сказала она (женщина просияла), — это Лоис. Она печет.

Взгляд Моны посуровел. Я вторглась в ее владения.

Клингстоун взяла одну буханку и слегка постучала по ней снизу.

— Чудно, — пропела она, затем вернула буханку на место и приспустила очки.

— Я всегда считала, что важность закваски преувеличена. Люди рассказывают безумные истории, ах, мне моя досталась от такого-то и такого-то, сестра Брунгильда приготовила ее в Гетеборге сто лет назад, — что-то в этом роде, но на самом деле все закваски примерно одинаковы.

— Согласна, — сказала Мона. Как будто у нее был выбор!

— Но, — продолжала Клингстоун, — одно исключение все-таки было. Много лет назад. Посмотри, — она протянула Моне мое меню. — Тысяча девятьсот семьдесят девятый год, видишь? Мы только начинали. Все происходило в доме Хэрриет Грейлинг, мы были ее безумные молодые друзья, устраивали в ее салоне грандиозные ужины, — похоже, Клингстоун вспоминала те времена с долей скептицизма. — Там была совсем другая кухня. Крохотная.

Она нетерпеливо оглянулась.

— Да где же Лоренс? Мне нужно, чтобы он кое-что вспомнил.

Еще пара прислужников со всех ног кинулись на поиски Лоренса.

Она обернулась к нам с Моной.

— Ее дом стал проходным двором, но Хэрриет не возражала, она наслаждалась. И однажды, кажется, летом, появился Джим Бескьюл, он был чей-то друг, не помню чей. Лоренс!

Еще один прислужник испарился.

— Он пожил в Европе, и там познакомился с женщиной. Они жили вместе в Брюсселе. Она, по-видимому, потрясающе готовила, пекла хлеб. Он влюбился. Потом она уехала, а у него кончились деньги. И тогда он вернулся — без гроша в кармане, все, что у него было, — это одежда и закваска, которую она ему оставила.

Прислужники, оставшиеся на кухне, подались вперед, чтобы услышать конец истории. История и правда была хороша. Или сказка?

— Джим Бескьюл целыми днями играл на гитаре и пел грустные песни — кажется, у него была своя группа, точно не помню. Мне нужен Лоренс! Но вот что было неожиданно: каждое утро он пек хлеб. Его научила та женщина. Хлеб был чудесный, но… — она умолкла и перевела взгляд с Моны на меня, ожидая вопросов.

— Но тут уж ничего поделаешь: на каждой буханке было лицо. Странное, угловатое… — она скорчила рожу — исступленную маску, которую я сразу узнала, — затем снова стала собой. — Нам было все равно. Мы тогда видели много чего и постраннее. Джим пек хлеб каждый день месяцев шесть. Мы платили ему что могли. Он откладывал, пока не накопил на билет обратно в Европу.

Мону история увлекла.

— Чтобы вернуть эту женщину?

— План был такой. Мы устроили ему прощальную вечеринку.

Шарлотта Клингстоун указала на меню — «Пир для безответно влюбленных».

— Тогда названия в этом духе нам сходили с рук, — она улыбнулась и словно забылась на минуту. — Кто-то… не помню, кто; да где же Лоренс, он всегда все это знает… Кто-то пытался поддерживать эту закваску, но она просто… — Клингстоун развела руками. — Мы говорили, что она умерла от разбитого сердца.

Открылась дверь, и в кухню ворвался один из прислужников, таща за собой худого лысого мужчину примерно того же возраста, что и сама Клингстоун. Под мышками мужчина нес по бутылке вина.

— Наконец-то! — воскликнула Клингстоун.

Волосы пушистым ореолом окутывали его череп.

— Что такое, милая?

— Ты был мне нужен, чтобы рассказать историю, но я уже закончила. Помнишь Джима Бескьюла?