Читать книгу - "Московская ведьма - Владислав Кетат"

«Я написал то, зачем родился, – сказал сам себе Михаил, глядя в белую бездну, – каждый художник ждёт и боится этого всю жизнь… вот и я дождался…»

Когда неумолимый пасьянс окончательно сложился в его усталой голове, он положил эту самую голову на мятую больничную подушку и попытался заплакать, но у него не получилось.

Странным образом эта история улучшила его отношения со Светланой. Они стали гораздо ближе, и Михаил в какой-то момент подумал, что у них двоих есть какое-то отличное от нуля будущее. Светлана навещала его в больнице почти каждый день, таскала традиционные апельсины и шоколадки, а потом, после выписки, вновь пустила его в осиротевшее семейное ложе.

Она же и подтолкнула Михаила к мысли о направлении его таланта в коммерчески выгодное русло. Видимо понимая, что, положив кисти на полку, Михаил свихнётся окончательно, Светлана познакомила его с одним бизнесменом с Украины (тот, разумеется, говорил, что он из оной), который занимался перепродажей различных произведений искусства. Григорий, так его звали, предложил Михаилу за сравнительно небольшую плату сделать несколько копий картин Кончаловского, Машкова и Кандинского якобы для домашней галереи его приятеля. Михаил нехотя, но выполнил заказ – скопировать эти «шедевры» у него затруднений не вызвало. Заказчик был в восторге и попросил сделать ещё несколько копий.

Достаточно скоро Михаил превратился из раздавленного профессиональным недугом художника в преуспевающего ремесленника. Поначалу ему было стыдно, но со временем это прошло. Он смирился со сложившимся положением дел и добился больших успехов на ниве копиизма. Михаил в совершенстве освоил технику французских импрессионистов и забытых на родине героев русского авангарда – самых популярных художников среди современных «ценителей» живописи.

Поначалу он работал на этого Григория, который, как потом оказалось, промышлял впариванием начинающим коллекционерам подделок, но вскоре нашёл более солидных заказчиков и вышел из тени. Работа стала приносить стабильный доход, когда он обзавёлся постоянной отечественной и, что особенно ценно, зарубежной клиентурой. Его картины «музейного качества» стали украшать особняки вчерашних бандитов по обе стороны Рублёвского шоссе и офисы частных медицинских клиник и косметических салонов по всей Европе.

Одновременно с обретением финансового благополучия с Михаилом начали происходить некоторые метаморфозы – он начал ненавидеть преуспевающих «настоящих» художников, особенно если те творили в какой-либо прогрессивной манере.

– В настоящее время самое важное для художника – это умение выдать свою профессиональную непригодность за авторский стиль! – часто говорил он, когда в его присутствии начинали обсуждать чьё-то творчество.

Или:

– Не нужно никаких полутонов, бликов, рефлексов, плавных цветовых переходов! Вполне достаточно пятен. Мозг зрителя дорисует остальное!

А однажды с его уст слетело вот это:

– Любая картина, даже самая прекрасная – всего лишь украшение интерьера!

За работу, требующую приложения творческих усилий, Михаил уже и не думал браться.

Отношения со Светланой у него так и не сложились. Они сходились и расходились бессчётное количество раз, и дважды находились в одной трамвайной остановке от брака, но, видно, так было угодно высшим силам, чтобы они никогда не были вместе. Разумеется, у Михаила появлялись и другие женщины, но все они не оставляли на его сердце даже царапин, а вот Светлана…

Светлана имела над ним какую-то необъяснимую, почти мистическую власть, подчиняясь которой, он всякий раз после очередного отскока в сторону неизменно возвращался на её орбиту. У Светланы также случались интрижки и даже романы, но все они тоже рано или поздно заканчивались. Видимо, сила их взаимного притяжения, как и все прочие силы вселенной, подчинялась третьему закону Ньютона.

То были отношения, примеров которым и в жизни и в литературе масса, и которые ни в литературе, ни в жизни никогда ничем хорошим не заканчиваются. В конце концов, так и вышло. После очередного скандала Михаил вдруг почувствовал, что сила, которая притягивала его к Светлане все эти годы, перестала действовать, и ему больше не хочется к ней возвращаться. Ему было уже за сорок, и он решил срочно начать новую жизнь.

Михаил замолчал. Он немного приподнялся на кровати и повернулся к Марине боком. Свет от уличного фонаря эффектно очертил его волевой профиль. Марина, которая полчаса назад вывалила-таки перед ним содержимое своей сумочки, побитой собачонкой лежала рядом.

Наутро после беседы в «Адамовых верках» она почувствовала, что если прямо сейчас кому-нибудь не расскажет о случившемся, у неё случится безобразная подростковая истерика. Сначала она хотела позвонить Жанне и даже дрожащими пальцами набрала её номер, но тут же отклонила вызов. Ей представился широко раскрытый, очерченный помадой цвета пожарной машины рот, мерцающие в глубине коронки и выпученные донельзя глаза, в которых читается: «Ты чего куришь, мать?»

Старую больную маму пугать подобными ужасами нельзя, поэтому уже чуть менее дрожащие пальцы Марины сами выбрали в телефонной книге Мишу и нажали на зелёненький кружочек с трубкой внутри.

Михаил отвернулся от окна. Марине стало видно его покатое плечо и левая половина лица.

– Спасибо, конечно, за откровенность, – сказала она тихо, – но какое это имеет отношение ко мне?

– Разумеется, никакого. Просто я хотел показать тебе, какую силу может иметь обычный на первый взгляд портрет. В моём случае – всю душу из человека вымотать…

Услышав слово «душу», Марина шумно сглотнула. Михаил устало перевернулся на спину:

– Честно скажу, я понятия не имею, на черта этому твоему Велиору, кем бы он там ни был, твой портрет. Более того, я не понимаю, зачем ему нужно, чтобы ты его рисовала! Но то, что этот хмырь может использовать и тот и другой для чего-то нехорошего, нет никакого сомнения. Особенно меня беспокоит первый, то есть твой.

– И что же мне теперь делать? – проскулила Марина.

– Во-первых, не мне, а нам, – твёрдо сказал Михаил, принимая положение «сидя», – во-вторых, не реви, а в-третьих, сейчас что-нибудь придумаем.

Марина не сразу, но успокоилась. Она уселась рядом с Михаилом по-турецки, положила на колени подушку и упёрлась в неё локтями – это была её любимая поза для раздумий.

– Вариантов у нас всего два, – сказал Михаил, – первый – поговорить с этим товарищем по душам, или вообще хорошенько ему навалять, но, я так понимаю, ты этого не хочешь (Марина отрицательно помотала взъерошенной причёской), и второй – выкрасть твой портрет и потом уничтожить.

– Не понимаю… как это, выкрасть? Он же ещё не написан.

– В том-то и дело. Я напишу портрет, а ты потом подменишь им настоящий.

Маринины неглупые, в общем-то, мозги всё равно отказывались понимать услышанное. Она с сомнением осмотрела любовника, но тот был совершенно серьёзен, даже слишком.