Читать книгу - "Воды слонам! - Сара Груэн"

— Вы о чем? — удивляется она.

— Может, я и не прав, но разве это не моя комната? А что если мне не хочется, чтобы жалюзи были открыты? Послушайте, меня уже доконало, что всяк здесь думает, будто бы знает лучше меня, чего мне хочется.

Пристально поглядев на меня, Розмари опускает жалюзи и удаляется, хлопнув дверью. Я смотрю ей вслед, от удивления открыв рот.

Через какое-то мгновение в дверь трижды стучат, после чего она чуть приоткрывается.

— Доброе утро, мистер Янковский! Вы позволите?

Черт подери, что за игру она тут затеяла?

— Я спрашиваю, вы позволите мне войти?

— Да, конечно, — лепечу я.

— Премного вам благодарна, — говорит она, останавливаясь в ногах у моей постели. — Скажите, а что если я открою жалюзи и впущу сюда, наконец, свет? Или вы предпочтете сидеть день-деньской в кромешной тьме?

— Да, пожалуйста, откройте. И прекратите уже это безобразие.

— Это не безобразие, мистер Янковский, — отвечает она, подходя к окну и открывая жалюзи. — Ни в коей мере. Я просто никогда об этом не задумывалась, и спасибо вам, что открыли мне глаза.

Она что, издевается? Я прищуриваюсь и пытаюсь понять по ее лицу, что происходит.

— А скажите, вы ведь, наверное, предпочтете позавтракать у себя в комнате?

Я не отвечаю — до сих пор не понял, насколько она всерьез. Подумать только, ведь это даже записано у меня в карте, а они каждое утро задают все тот же дурацкий вопрос. Ну, конечно же, я предпочел бы позавтракать в столовой. Съедая завтрак в постели, я чувствую себя инвалидом. Однако перед завтраком обычно меняют пеленки, и в вестибюле до того пахнет фекалиями, что я боюсь, как бы меня не вырвало. Лишь через час-другой они обмоют, накормят и вывезут наружу всех, кто сам уже не встает — только тогда и можно будет высунуть нос в вестибюль.

— Так вот, мистер Янковский. Если вы хотите, чтоб было по-вашему, хотя бы намекните, что вам придется по нраву.

— Да. Пожалуйста. Конечно-конечно, — отвечаю я.

— Ну, договорились. Хотите перед завтраком принять душ?

— Ас чего вы взяли, что мне нужно в душ? — оскорблено вопрошаю я, хотя отнюдь не уверен, что мне туда не нужно.

— Сегодня вас придут навещать, — отвечает она все с той же ослепительной улыбкой. — А еще сдается мне, что вы были бы не прочь навести лоск перед сегодняшней послеобеденной вылазкой.

Вылазкой? Ах да! Цирк. Признаться, мне было приятно просыпаться два дня подряд с мыслью о том, что скоро я пойду в цирк.

— Да, если вы не возражаете, я приму душ перед завтраком, — радостно отвечаю я.

Когда стареешь, унизительней всего то, что тебе не дают самостоятельно даже помыться и сходить в уборную.

На самом-то деле мне не нужна помощь ни в том, ни в другом, но они боятся, что я снова поскользнусь и сломаю бедро, и сопровождают меня туда вне зависимости от того, хочу я или нет. Я всегда требую, чтобы меня отпускали в уборную одного, но рядом вечно кто-то оказывается, так, на всякий случай — и почему-то это непременно женщина. Я прошу их отвернуться, когда спускаю кальсоны, и отправляю за дверь до тех пор, пока не закончу.

Мыться еще более неловко: приходится представать перед сиделкой в чем мать родила. Кое-какие вещи случаются в любом возрасте, и даже сейчас, когда мне за девяносто, у меня иногда встает. Что уж тут поделаешь. Они притворяются, будто не замечают. Видно, их так учили, но ведь когда притворяются — это еще хуже, чем когда замечают. Это означает, что я для них, — безобидный старый хрыч, выставляющий напоказ свой безобидный старый пенис, который порой ведет себя бесцеремонно. Хотя если бы кто-нибудь из них принял это всерьез и попытался как-то отреагировать, меня бы и удар мог хватить от неожиданности.

Розмари помогает мне войти в душевую кабину.

— А теперь держитесь вон за ту ручку…

— Знаю-знаю. Все-таки не первый раз принимаю душ, — отвечаю я, берясь за ручку и присаживаясь на сиденье. Розмари опускает душевую насадку вниз, чтобы я мог до нее дотянуться.

— Как вам вода, мистер Янковский? Не горячо? — спрашивает она, периодически погружая руку под воду и старательно отводя глаза.

— В самый раз. А не могли бы вы теперь подать мне немного шампуня и выйти за дверь, а?

— Ох, мистер Янковский, что-то вы сегодня не в духе.

Она открывает тюбик с шампунем и выдавливает несколько капель мне в ладонь. Больше мне и не нужно: на голове наберется от силы дюжина волосков.

— Что-то понадобится — зовите, — говорит она, задергивая занавеску. — Я буду снаружи.

— Гррррм, — рычу я.

Она выходит, и теперь ничто не мешает мне получать удовольствие. Я беру насадку душа и поливаю все тело сверху вниз — начинаю с плеч, перехожу на спину, а потом провожу струей воды вдоль костлявых рук и ног. Затем я откидываю голову, закрываю глаза и направляю струи воды себе в лицо. Мне представляется, что на голову обрушился развеселый тропический дождь. Наконец я направляю струю воды вниз, на сморщенную розовую змейку, в незапамятные времена породившую пятерых детей.

Порой, лежа в постели, я закрываю глаза и вспоминаю, как выглядит обнаженная женщина и каково это — чувствовать ее рядом. Обычно это моя жена, но не обязательно. Я всегда был ей верен. За шестьдесят лет ни разу не ходил на сторону, разве что в воображении — и мне кажется, ее бы это ничуть не обеспокоило. Она понимала меня как никто другой.

Боже, как я по ней скучаю! И не только потому, что, будь она жива, я бы здесь не торчал, хотя это истинная правда. Даже окончательно одряхлев, мы заботились бы друг о друге, как и прежде. Но когда ее не стало, дети взяли все в свои руки. Когда я впервые упал, они решили мою судьбу в мгновение ока.

«Но папа, — сказали они, — ведь ты же сломал бедро». А то я сам не заметил! Однако я уперся. Грозился не оставить им ни цента — и лишь потом вспомнил, что они и так уже распоряжаются всеми моими деньгами. Они не стали мне об этом напоминать, а только дождались, чтобы я отбрюзжал свое, как последний дурак, и сам вспомнил, что дал на это согласие.

Тогда я еще больше разозлился: если бы они меня хоть немного уважали, то позаботились бы, чтобы я правильно представлял себе ситуацию. Я чувствовал себя как младенец, на крики которого взрослые привычно не обращают внимания.

Собственная беспомощность ошеломила меня, и я начал сдавать позиции.

«Что ж, вы правы, — признал я. — Возможно, кое-какая помощь мне и понадобится. Было бы недурно, если бы днем кто-нибудь заглядывал помочь с готовкой и уборкой. Не пойдет? А как насчет живущей в доме прислуги? Знаю-знаю, после смерти мамы я тут самую малость все запустил… Но мне казалось, что вы говорили… Что ж, тогда кто-нибудь из вас может перебраться ко мне… Но я не понимаю… Послушай, Саймон, у тебя большой дом. А что, если я…»