Читать книгу - "Пощечина - Кристос Циолкас"

Из своего офиса Гарри наблюдал, как его работники возятся с двумя автомобилями — с двухлетним «фордом» и BMW выпуска конца семидесятых. Из трех принадлежавших ему станций техобслуживания эту, в Хоторне, он любил больше всего. Ему нравилось само здание — прочное кирпичное сооружение в стиле ар-деко тридцатых годов. Тогда строили на века. Гараж находился на улочке, ответвлявшейся от Гленферри-роуд, и это означало, что ему не надо далеко ходить на обед. На Гленферри-роуд всегда было полно народу, и Гарри с удовольствием прогуливался по улице, заходил в кофейню «Турок», читал там газету, курил, болтал с Иржиком. Алтонский гараж находился в самом центре безобразного, убогого пригорода, и хотя он гордился масштабами своей мурабинской мастерской, та тоже стояла у отвратительной широкой автострады Нипин-хайвей, по которой в восемь рядов нескончаемым потоком неслись машины. А уж найти в округе приличный кофе — это исключено. Нет, он предпочитал Хоторн, даже запах его нравился. Над задней стеной гаража высился ряд эвкалиптов, посаженных у железнодорожного полотна, тянувшегося вдоль улицы. Воздух в Хоторне был чистый. Конечно, не такой чистый, как морской воздух в Сандрингхэме[51], совсем не такой бодрящий и свежий, как на балконе его дома, но в миллион раз лучше, чем зловоние соли и нечистот в Алтоне, намного здоровее, чем угар Мурабина. Когда Рокко вырастет, он закроет эту мастерскую и перестроит ее в жилой дом — в дом для Рокко. Его сын будет жить рядом с городом, неподалеку от центра деловой активности, в хорошем, безопасном, богатом пригороде. Это будет первый дом его сына, и за него ему не придется выплачивать кредит.

Из раздумий его вывел звучный голос Эндрю:

— Все еще стоит, псина?

— Твоими молитвами, стервец.

Эндрю орал, как на стадионе, когда до свистка остается три минуты, а твоя команда уступает сопернику один мяч. Гарри отставил телефон от уха.

— Хочешь увидеться со мной сегодня?

— Ага.

— Какие планы на обед?

— Встреча с тобой.

— То-то же, малака.

— Где?

— А ты где?

— В Хоторне.

Эндрю назвал паб в Ричмонде[52].

— Встречаемся в час.

— Спасибо, Андреа.

— Заткнись, Апостолу. Платишь ты. — Фыркнув, Эндрю повесил трубку.

Гарри тотчас же позвонил Сэнди:

— Прости, милая. За рулем был.

— Ты связался с адвокатом?

— Связался.

Он почти чувствовал, как она сияет от счастья. Сэнди любит белые розы. Значит, он купит ей белые розы.

Вместо роз он купил ей музыкальную шкатулку. Освободился в Хоторне раньше, чем ожидал, и решил минут пятнадцать прогуляться по Берк-роуд, разглядывая витрины. В одной из них он углядел инкрустированную серебром медную шкатулку с выгравированной золотом надписью, как он предположил, на арабском языке. Сэнди нравились всякие буддистские безделушки. Он вошел в магазинчик и показал продавщице на шкатулку.

— Красивая вещь, — восторженно произнесла девушка. Она подняла крышку. Внутренность шкатулки была обита бархатом цвета рубина. Едва продавщица открыла шкатулку, из нее полилась приятная восточная мелодия. Гарри ткнул пальцем в надпись:

— Вы знаете, что тут написано?

— Это на санскрите.

— И что это?

Он не стыдился своего невежества. Он знал, что образования ему не хватает, но не считал нужным скрывать это перед молодой продавщицей. У него были деньги, и это все, что имело значение.

— Древнеиндийский язык.

Девушка колебалась. Видимо, сама не понимала, о чем говорит.

— Вы знаете, что тут написано?

Продавщица прикусила нижнюю губу и виновато покачала головой.

Гарри улыбнулся ей и взял в руки шкатулку:

— Наверно, тут написано: «Иди в задницу, америкашка». Девушка беззвучно охнула, а потом вдруг прыснула со смеху. Гарри подмигнул ей:

— Заверни это для меня, лапочка, да покрасивее. Это — подарок для моей благоверной.

Эндрю пил пиво за стойкой бара, когда Гарри вошел в паб. Здесь недавно делали ремонт, но новые владельцы постарались сохранить оригинальный декор, и все новые дополнения тоже соответствовали стилю поздней Викторианской эпохи, в котором было построено само здание и созданы его интерьеры. Гарри быстро обвел взглядом зал. Хм… неплохо. Надо бы как-нибудь поужинать здесь с Сэнди. Он хлопнул Эндрю по спине. Адвокат, все еще в пиджаке и галстуке, обливался потом. Он был худ, словно богомол, и настолько высок, что, когда сидел на табурете, лоб его приходился вровень со лбом стоящего Гарри. Друзья обнялись, и Эндрю попросил у бармена еще бокал пива. Гарри движением руки показал, что пить не будет, но Эндрю проигнорировал его жест:

— Uno, per favore[53].

— Я же за рулем, приятель.

— Поедим, выпьем кофе. Будешь как огурчик. — Эндрю подозрительно посмотрел на него. — Или, может, ты теперь за здоровый образ жизни?

— Ну вот еще!

Гарри плюхнулся на табурет рядом с Эндрю и пробежал глазами меню, начерканное на черной доске.

— Кормят вкусно?

— Не вкусно, а очень вкусно.

Кормили здесь и впрямь вкусно. Гарри, зная, что сегодня у него не будет времени сходить в тренажерный зал, заказал порцию жареных кальмаров. Эндрю проблемы лишнего веса не волновали, он заказал гамбургер с чипсами и бутылку вина, которую почти целиком выпил один. Гарри восхищался способностью адвоката есть в свое удовольствие и не поправляться. А все потому, что тот был живчик, ни секунды не сидел без движения. Эндрю всегда был таким, сколько он его помнил. В детстве и юности они жили по соседству в Коллингвуде[54]. В школе одна училка-стерва с садистскими замашками изо дня в день пыталась выбить из него непоседливость. Если видела, что он ерзает или вертится, ставила его перед классом и, стоило ему пошевелиться, метровой линейкой лупила его по ногам. Эндрю вздрагивал, морщился, с минуту пытался стоять смирно, но это ему никогда не удавалось. К концу урока задняя сторона его ног превращалась в сплошной багрово-лиловый синяк. Конец жестоким побоям положила мать Эндрю. Однажды на родительском собрании она схватила изуверку за волосы и отхлестала ее по лицу. Эндрю не исключили из школы по той простой причине, что он был самым блестящим и умным из всех учеников, единственным, кто мог защитить честь школы на олимпиадах по математике и английскому языку. Эндрю не затаил зла на учительницу, издевавшуюся над ним. Она была садисткой, думал Гарри, но нынешним школам не помешало бы немного ее жестокости. Должна быть какая-то золотая середина. В ту пору, когда он был мальчишкой, подобные проблемы не решались с помощью полиции или адвокатов. Мать Эндрю извинилась перед учительницей, и та — без особой радости — приняла ее извинения.