Читать книгу - "Жирафка - Славка Поберова"

Мои размышления прервала Ева Моравкова.

— Любуешься моим велосипедом?

Все-таки я, наверное, права в своих предположениях.

— Нормальный, — сказала я осторожно. — Откуда такой?

Она рассмеялась:

— Сделано вот этими руками. — И она растопырила передо мной свои пятерни.

У нее прекрасная фигура (и грудь красивая), руки же ужасные. А ногти! Я терпеть не могу никакой краски (она тоже не красит), но за ногтями слежу всегда. Даже когда я играла и ногти нужно было коротко стричь, они у меня были всегда в порядке. А Ева (все-таки она очень хорошенькая), наверное, слишком уверена в себе, если пренебрегает уходом за руками. Однако не давать же ей советы!

Она не заметила, что я слегка отстранилась.

— Не очень хорошо окрашено — терпения не хватило. Нужно было сначала покрасить, потом полностью высушить и лишь затем отлакировать. А у меня тут капли застыли. Но если я за что-нибудь берусь как следует, получается лучше, чем покупное. Бабушка Мазлова дала мне старую рухлядь, а я из нее сделала вот это. Латунные поковки отшлифовали мне ребята в мастерской, и получилась картинка! Ну, привет, мне пора!

И она уехала на своем велосипеде, который больше меня не интересовал. Она что, слепая, не замечает моей антипатии?

Она и дальше продолжала не замечать моего отношения и держалась со мной так же, как и с остальными. Наверное, с детства привыкла к лицемерию. И вообще, что я о ней все думаю? Таким людям, которые с первого взгляда производят впечатление благополучных, я не доверяю из принципа. И жду, когда они раскроются — иначе быть не может. Я никогда даже не слышала, чтобы какая-нибудь девочка становилась всеобщей любимицей. Как ей это удается?

События развивались так. На уроке русского языка царило похоронное настроение. Мы исправляли письменную работу, в которой все наделали массу ошибок.

— Классический провал, свидетельствующий об абсолютной незаинтересованности! — выкрикнул преподаватель русского языка Пайер, заходя в класс с пачкой тетрадей. — Войтешская, это работа душевнобольного! — С этими словами он бросил на парту Яи ее тетрадь. — А вот такой пасквиль я читать отказываюсь, мне это противно, Свобода. — Это получил Карел первый. — Жибер, твой гнусный почерк требует графолога. Пешек, не делай такой глупый вид, все знают, что ты хороший Тартюф. Вам, беднягам, известно, какие за это творчество полагается ставить отметки?

Подобные представления за прошедшие недели я видела не в первый раз. Но сегодня Пайер превзошел самого себя. Он вообще был одним из оригиналов здешнего «института», как он называл гимназию. Даром, что здесь много преподавателей-мужчин, подход к предмету у каждого весьма своеобразный. Ничего особенного, конечно, но они всеми силами старались не дать соскучиться. У пражских учительниц с этим делом хуже. Мама говорит, что, если женщины стараются хорошо давать уроки да еще заботятся о семье, у них не остается времени на шутки. Кроме того, женщины реализуют себя не только на работе, но и дома (или же в спорте, как она, или в театре, как одна из ее подруг, а есть еще такие, которые руководят туристическими кружками). А если уж учитель — мужчина, то у него единственная кафедра — эта. И больше ничем они не интересуются. А Пайер был просто счастлив, если мы смеялись его шпилькам. Но сегодня никто даже не улыбнулся. Он был в неподдельной ярости.

Даже Еву не пощадил:

— Моравкова, вы пишете, как лауреат Нобелевской премии. Я стреляный воробей, но это и для меня слишком. Я исправлял ваши тетради, и меня прямо трясло. Это ужас! Ноль целых, ноль в периоде! Работы оценить невозможно. Сохорова, я вас освобождаю: можете вообще больше не писать письменных работ, иначе я умру на месте.

И так далее, и тому подобное. Только Томаш получил четверку, а Ева — четверку с минусом. На перемене Зденек сказал:

— Кто-то его завел!

— Верно! Его класс убежал с математики, — информировала Ярошка.

Преподаватель русского языка был классным руководителем параллельного класса «А», потому между ним и Гаврдой шла какая-то необъявленная война. Однако меня это совсем не занимало. Наш классный руководитель терпеть меня не мог из-за спорта, учитель русского языка терпеть меня не мог из-за того, что я в классе «Б». Не понимаю, отчего я должна безвинно страдать… Никаких трудностей с русским языком у меня никогда не было. С остальными предметами все в норме, хотя и пришлось потрудиться.

Я вытирала доску, на которой были начертаны иероглифы самых ужасных ошибок, и вдруг меня охватили такая тоска и отчаяние, что я ничего не могла с собой поделать. И я бросила губку не в раковину, а в класс. Это, конечно, глупость, я понимаю, но у меня больше сил не осталось. Причем получилось так, что Карел подумал, что губку в него бросил Михал.

И губка тотчас же полетела к Мише, который как раз что-то рисовал тушью. Испачканная тушью губка продолжала свой полет, на стенах сразу же появились следы; мокрая и грязная губка летала по классу — большой, светлой комнате, расположенной под крышей (второй «Б» занимался в бывшем кабинете черчения).

— Что у вас происходит? Все здание трясется!! — заревел Пайер, который, к сожалению, болтался где-то неподалеку. — Что тут делается? Полюбуйтесь, образцовый ученический коллектив, именуемый классом! Прекрасный второй «Б»! Я вижу, тут у вас цирк! Но я вам покажу! Молчите, вы, адвокат! — вызверился он на Еву, которая пыталась что-то сказать. — Молчите и выходите отсюда все, чтобы я вас больше не видел!

И он ушел.

Но вернулся с Гаврдой. Пайер показывал ему на стены, выразительно жестикулировал в то время, как наш классный руководитель молчал с невозмутимым видом. Когда Пайер вышел, Гаврда взошел на кафедру и обратился, конечно, к Еве:

— Что скажете, Моравкова? Вы, конечно, ничего не знаете?

Я стояла, как соляной столб. Теперь-то уж Ева должна понимать, что я ее не переношу. У нее есть шанс отомстить.

— Вы ведь не предполагаете, что я стану доносить, товарищ профессор.

Я удивилась и пришла в отчаяние — не просила же я ее об этом благородстве! Ну нет, не на такую напали!

— Губку первая бросила я, но я не подумала, к чему это может привести. — Против моей воли у меня получилось что-то вроде попытки оправдаться.

Гаврда смотрел на меня с насмешкой.

— Я с радостью отмечаю, что вы наконец вошли в коллектив, Сохорова, — констатировал он.

По крайней мере, я ничем не обязана этой Еве… Уже от одного этого стало легче. Гаврда перестал обращать на меня внимание.

— Что касается вас, господа, то вы неандертальцы, — сказал он ребятам. — Разве одна девица сумела бы так отделать все четыре стены? Я надеюсь, вы не покинете ее в беде. В понедельник я хотел бы войти в чистый класс, понятно?

На секунду я почувствовала себя как на тренировке. Вместе с остальным хором я ответила:

— Понятно!