Читать книгу - "О нас троих - Андреа де Карло"

— А ваша мать? — спросил я.

— Совсем спятила. Не нашла ничего лучше, как забрать младшую сестренку и отправиться бродяжничать в Голландию. Потом вернулась, но они с Мизией даже разговаривать нормально не могли. Хорошо, что дедушка оставил нам эту квартиру. Мизия сбежала сюда, а через неделю приехала за мной. Я тогда заканчивал среднюю школу, еще учился в третьем классе. Она училась и работала, чтобы нас прокормить. И нянькой была, и переводила, и подписи сочиняла к комиксам, а потом над книжками сидела всю ночь, почти и не спала совсем.

Шаг за шагом мы продвигались в глубь коридора и теперь стояли почти у двери гостиной. Брат Мизии со своей неуправляемой потребностью в общении вцепился в меня мертвой хваткой; спроси я его, он бы, наверно, рассказал мне всю историю их семьи, но разузнавать что-то о Мизии в ее отсутствие казалось мне предательством. Я только заглянул в маленькую неприбранную гостиную: пестрый кавардак предметов и красок, китайские фонарики, индийские миниатюры, постеры с рок-музыкантами, старые киноафиши. Передо мной было место, откуда Мизия каждый день выходила навстречу миру, я видел его только сейчас, без нее, и это вызывало странное чувство. Все вокруг несло на себе отпечаток ее интересов и пристрастий, ее путешествий и неожиданных поступков, взгляд ее тощего, нервного брата не отрывался от меня, но даже это казалось мне правильным.

— Я тоже беспокоюсь, куда Мизия подевалась, — сказал он. — Денег ни гроша, и я не знаю, что делать. Кстати, меня зовут Пьеро, — он угловатым движением протянул мне руку, я пожал ее. В свете двух больших окон, выходивших на улицу, на лице его явственно читалось отчаяние, и не только потому, что без сестры он чувствовал себя потерянным, но как законченный наркоман он совершал непроизвольные движения, хватал любую безделушку или книгу, какая попадется под руку, и швырял обратно в разноцветный хаос.

— А ваши родные тоже ничего о ней не знают? — спросил я.

— Какие родные? — Пьеро Мистрани так пожал плечами, словно я задал какой-то уж совсем нелепый вопрос.

— Ну не знаю, ваш отец, мать… — сказал я. — Они не поддерживают связь с Мизией?

Он замотал головой, поднял с пола листок бумаги, разжал пальцы и уронил обратно.

— Отец в Греции, Мизия с ним не общалась уже больше года. Он со своей бабой открыл бар на острове Алонисос. Там туристы бывают месяца два в году, черт его знает, что он собирается делать все остальное время.

— А мать? — при мысли, что Мизия совсем одинока и ей некуда податься, мне стало страшно.

— Да ты, я смотрю, шутник, — отозвался брат Мизии.

— Но ты не пытался с ней связаться? Может, она что-то знает.

— Если хочешь, сам попробуй, — его губы опять растянулись в неестественной улыбке. — Я как-нибудь обойдусь, спасибо.

— Мне очень жаль, — сказал я. Чувство жалости пронизывало меня до костей, мне не хватало воздуха, я задыхался.

Пьеро Мистрани внезапно спросил:

— Ты мне взаймы не дашь? — взгляд его стал совсем отчаянным.

Я достал из кармана все, что у меня с собой было, и в нем, кажется, мелькнул слабый проблеск благодарности, он порывисто сжал мою руку, напомнив мне этим движением свою сестру. По лестнице я спускался грустный и смущенный, пытаясь понять, что это было с моей стороны — благородная щедрость или всего лишь попытка купить хоть немного расположения Мизии.

Вечером я отправился к Марко в монтажную, где он проводил все ночи напролет. Вид у него был еще более замкнутый и упрямый, чем в последнюю нашу встречу; он сказал:

— Прости, мне надо закончить эпизод, я не могу сейчас отвлекаться. — Я прошел вместе с ним в комнату, где стоял монтажный стол и где в спертом воздухе пахло табачным дымом и перегревшейся пленкой, встал рядом с Марко и стал смотреть, как он запускает и сразу останавливает кадр с Мизией на маленьком тусклом мониторе.

Некоторое время он работал, как будто вообще забыл обо мне: прокручивал кадры до нужного момента и нажимал на «стоп», отматывал пленку назад, к началу какого-нибудь жеста или к какому-нибудь выражению лица. Сидел по нескольку минут над каждым кадром, бережно, с почти суеверной осторожностью двигал их туда и обратно; потом вдруг резко сдергивал пленку с бобин, клал на стол, разрезал одним точным движением и приклеивал к другой пленке. С монтажным столом он теперь управлялся, словно с машиной, на которой проездил всю жизнь, переставлял рычаги и выключатели естественно, не задумываясь, целиком сосредоточившись на конечном результате.

Я стоял в мерцающей полутьме и опять, в который уже раз, чувствовал себя лишним, меня исключили из игры, не объяснив ни сути ее, ни правил, и предоставив воображать себе все, что мне угодно. Но теперь, когда между Мизией и Марко все было кончено и она исчезла неизвестно куда, игра эта точно перестала быть веселой и радостной; я смотрел на скользящее по экрану лицо Мизии анфас и в профиль, и мне казалось, что каждый кадр пронизан острым чувством безысходности.

Марко даже не, спросил, что я об этом думаю, он был в том состоянии, когда ничье мнение его уже не интересовало. Впрочем, я бы и не знал, что ему ответить, я только не мог понять, какой смысл расставаться с девушкой, чтобы потом сидеть ночи напролет и рассматривать ее изображение на маленьком экране монтажного стола.

Когда он включил лампу и встал, чтобы развесить на веревке готовые куски пленки, я сказал:

— Я нигде не могу найти Мизию.

— Ты о чем? — спросил он. В полумраке он выглядел еще более истощенным, но вряд ли понимал, насколько нездоровой работой занимается.

— Она исчезла, — сказал я. — Я везде искал, и во Флоренции, и в Милане. Я и к брату ее ходил, никто не знает, где она.

В воздухе стоял дым и затаенное напряжение; Марко скрутил себе косячок, прикурил и глубоко затянулся:

— Уехала, наверно, куда-нибудь. Ей же вечно на месте не сидится.

— И тебе все равно? — сказал я. — Даже ее брат, и то беспокоится.

— Она взрослая женщина. — Марко все глубже уходил в свою скорлупу. — Отправилась путешествовать или к кому-нибудь в гости. А с братом лучше не связываться, ты же его видел.

Он протянул мне косяк, но я покачал головой: с меня и так было достаточно искаженных ощущений, к тому же я все равно дышал его дымом. Мы помолчали, глядя на выключенную монтажную аппаратуру, круглые алюминиевые коробки, нарезанную пленку на держателе. Я сказал:

— Значит, ты не хочешь помочь мне найти ее или хотя бы понять, куда она делась?

— У нас с Мизией все кончено, — произнес Марко таким безразличным тоном, что мне захотелось наброситься на него с кулаками.

Я показал на экран:

— Судя по тому, чем ты занимаешься, не все.

— И дальше что? — сказал он. — Почти любое творчество рождается из чувства утраты.

— Да, только тут утрата слишком уж буквальная, — сказал я.