Читать книгу - "Muto boyz - Павел Тетерский"

2 ЧАСА С MTV: «Assole Sun»

Грустного кузьмича не было. Всё остальное оставалось на месте, мир не изменился. Приёмный пункт по-прежнему грязным пупом безобразил местность, птицы гадили на него с деревьев, дети копошились в своих песочницах и пряничных избушках. А грустный отсутствовал, и на железных ставнях, непривычно закрывающих уже ставшее для нас родным окошко, висел большой амбарный замок. Видимо, кузьмич заболел. Или у него был отходняк, или просто ему было лень идти на работу — такие человечища могут себе это позволить, потому что они уверены в своей незаменимости. Это соответствует действительности: они и в самом деле по-своему незаменимы.

Мы повтыкали на замок через лобовое стекло «копейки» с чёртиком на переднем плане, а потом Чик нажал на газ и сказал:

— Поехали.

— Куда поехали, ты, Гагарин х…ев?

— Куда глаза глядят. А глядят они у меня на Сокол. Там у Алкоголиста сейчас репетиция — у них милая такая база в двухэтажном деревянном домике с садом, ну, знаешь, в этом посёлке художников на Левитана. У них там постоянно сидят женщины, которые считают их крутыми и готовы дать кому угодно из их тусовки. Типа группиз, ну, ты понимаешь. Из тех, что хотели бы дать Курту Кобейну, но Курт Кобейн умер, и поэтому они дают другим музыкантам.

— Такие женщины в основном асексуальны и страшны, как двери милиции. Им всем лет по шестнадцать-семнадцать. Они носят ирокезы или бреют друг друга налысо, а иногда из принципа не моются. Это хорошие девчонки, но трахаться с ними я не буду.

— Ну, тогда можно купить пива и посидеть в садике, пока они будут играть. А может быть, нас там накурят. Да, точно. Нас там как пить дать накурят — у них ганджа всегда с собой, они без неё не могут. Разве что Алкоголист, потому что он пьёт водку.

— Вот это уже другой разговор, Чикатило, это я понимаю. С этого бы и начинал, а не с этих пубертатных школьниц. Поехали.

Нас не особо расстроило отсутствие Грустного. Нам оставалось работать два дня, и от пары десятков долларов ничего бы принципиально не изменилось. За день до этого мы получили зарплату, и в нашей общей валютной кассе (а она у нас всегда была общая, мы не особо заморачивались на частной собственности) лежали два стольника и два полтинника, ожидающие пропоя или прокура.

Да и потом — журналы-то оставались у нас, мы могли их сдать хоть через неделю. Чикатило даже предложил оставить их на чёрный день — так делают старики и жмоты, которые зашивают в свои матраиы разноцветные жёваные банкноты. Но, поразмыслив, от этой идеи мы отказались. Никогда не надо оставлять ничего на чёрный день, если не хотите трагедии и суицидальной депрессии. Потому что с вами обязательно произойдёт какой-нибудь форс-мажор. Начнётся инфляция, деноминация или банковский кризис, а вы будете на длительном лечении и не успеете обменять деньги. Или ваш матрац сгорит при пожаре, когда вы напьётесь и вальнётесь на него спать, забыв забычковать сигарету. Или отменят по всей стране атавистические пункты приёма макулатуры — за ненадобностью или из-за херовой коммерческой ценности.

— Все геморрои мировой экономики типа инфляции, да и вообще все природные катаклизмы имеют своей целью только одно, — гнал Чикатило. — Они призваны внушить людям одну нехитрую философскую доктрину: деньги надо тратить, пока они есть. Их надо спускать со свистом, просерать, проматывать. Их надо вкладывать, закладывать, проигрывать в карты, отдавать за глупые компьютерные игрушки. Всё, что угодно, только не беречь их на чёрный день. Это ведёт к деградации… Вон хорошие кусты, я хочу отлить.

Чикатило остановил «копейку» и вышел в какой-то дворик, в углу которого ненавязчиво качались на ветру заросли бузины, а может, чего-то другого, я в этой ботанике не разбираюсь. За ними стояли ржавые ракушки, в которых гнили одиозные «Запорожцы» или круглоглазые кондовые «Москвичи». Чикатило исчез где-то в этой степи, а я сделал погромче музыку и откинулся на спинку сиденья, прикрыв глаза.

Мы тогда только-только достали первый альбом «Soundgarden», это было здорово, потому что ни на что не похоже. Даже несмотря на то, что Чик — беззлобно и для галочки — издевался над их хитом номер один, переделав слова на «Asshole sun». «Soundgarden» называли то гранжем, то альтернативой, хотя гранж время от времени тоже считался альтернативой, а потом отпочковывался для того, чтобы снова слиться. Подумать только, сколько людей занимаются такой хернёй и получают за это деньги. Это ведь тоже продажа туфты — люди делают музыку, а ты подгоняешь её под какие-то абстрактные понятия и стили, выдуманные тобой же, и пишешь про это в глянцевые музыкальные журналы с заоблачными гонорарами.

Я сначала не понял, зачем Чикатило стучит в окно, если его место возле рулевой колонки, но это оказался не Чикатило. Это вопреки всей логике и здравомыслию был Пивной, который никогда никуда не отлучался из офиса и даже в обед ел бутерброды, приготовленные ему женой или с кем он там жил, я не знаю.

В факте присутствия Пивного в кадре не было бы ничего плохого, если бы журналы лежали только в багажнике. Но они занимали еще и все заднее сиденье, эти долбаные журналы, оно было завалено ими почти под завязку. В тот день мы собрали хороший улов, чуть ли не лучший за всю историю нашего теневого бизнеса. А на заднем плане этого самого кадра маячил пункт приёма макулатуры — мы ведь отъехали от него всего на пару сотен метров, и Пивной даже на самых жестоких отходняках не мог не сложить два плюс два.

Всё могло бы сложиться по-другому, нам просто не повезло. Грустный мог бы не полениться прийти на работу, и мы бы быстро разгрузились и уехали, не мозоля никому глаза. Или наш улов мог поместиться в одном багажнике — тогда Пивной проглядел бы все органы зрения, но ничего не увидел бы сквозь металлический кузов. На худой конец, Чикатилу могло не приспичить именно в тот момент, когда Пивной неизвестно зачем вышел во время рабочего дня на улицу, и тогда мы бы просто проехали мимо на большой скорости.

Это называется стечением обстоятельств, и к этому надо относиться философски. Ни в коем случае нельзя бросаться на стенку и плеваться в зеркало, ненавидя свое невезение. Это может случиться с каждым, и при этом не факт, что ты делаешь что-либо неправильно. Ты можешь сделать всё как следует и всё равно окажешься в некий момент именно там, где тебя быть не должно.

Это делается не для того, чтобы чему-то тебя научить, а для того, чтобы над тобой посмеяться. Потому что те, кто этим всем заведует, весёлые ребята, они всегда не прочь расставить фишки так, чтобы кто-нибудь попал впросак. Они как режиссёры реалити-шоу, подстраивающие своим подопечным всякие каверзы. «Последний герой», блин.

Ты никак не помешаешь такого рода вещам, и всё, что ты можешь сделать, — это посмеяться вместе с высшими силами. Так что нам обоим было смешно — и мне, и Чикатиле, который вылезал из-за ракушки и уже всё понял.

Мы не могли сказать ему, что это наши журналы, которые мы везём на рынок, — слишком явным было несоответствие объёма, там была наша пятидневная доза. Мы почти никогда не брали у Пивного больше необходимого минимума, чтобы не бросаться в глаза, и Пивной это знал. Мы ведь работали уже два месяца, он изучил наши повадки. К тому же у него всё было отмечено: кто сколько взял, сколько продал, куда понёс. Да и вообще — он наверняка засёк нас с самого начала, когда мы стояли напротив вотчины Грустного, эту «копейку» трудно было не узнать с её противотуманными фарами, экспортными молдингами и буквой «D» на заднем стекле.