Читать книгу - "Помеченная звездами - Элис Хоффман"

Клэр и Мег выглядели старше своих лет. Они были осторожны и никогда не разговаривали с незнакомцами. Они часто вспоминали прошлые поездки в Париж: как прятались за старой каменной ванной, когда мать приходила звать на ужин, как играли в карточки для развития памяти, пока ехали на поезде в Версаль. Иногда в их разговорах всплывало имя Эльв. Тогда они прикусывали губы и смотрели в пол. Мег вспоминала, как сестра щипала ее из вредности. А Клэр — историю Эльв о Гримине, самом злом человеке на земле. «Он думал, что я утону, но я не утонула. Думал, что я истеку кровью до смерти, но я до сих пор жива». Каждый божий день Клэр жалела, что не открыла дверь машины в Уэстфилде. Надо было выскочить и спасти сестру. Если бы они убежали далеко-далеко, Нью-Гэмпшир исчез бы за спиной, как и все известные сестрам истории. Слова осыпались бы буква за буквой на дно самого глубокого колодца.

Однажды на ужин пришла мадам Коэн и спросила, как дела у Эльв. Сестры Стори молчали. Клэр писала письма и открытки, но ни разу не получила ответ. Мег, по правде говоря, боялась возвращения сестры. На гарнир к жареной курице Наталия приготовила плов с сушеными помидорами. Мадам Коэн протянула миску девочкам, но они сказали, что не голодны.

— Французские травники до девятнадцатого века считали помидоры вредными для здоровья, — сообщила мадам. — Съесть помидор было смелым поступком.

Мег извинилась и вышла, чтобы принести напитки — домашний лимонад и бутылку местного белого вина.

— Не всему можно верить, — заметила мадам Коэн.

Мадам считала Клэр самой чувствительной и эмоциональной из сестер. Она указала на ужин.

— Мы могли бы считать его ядовитым, как мандрагора.

Она съела немного плова.

— У меня было две сестры, — призналась она. — Я была младшей. Совсем как ты.

Клэр всегда немного боялась подругу бабушки из-за черной одежды и строгого вида. Белоснежные волосы мадам Коэн аккуратно закалывала наверх черепаховыми гребнями. Она всегда носила практичные туфли и часто брала с собой зонт, даже в солнечные дни. Клэр не знала, достаточно ли хорош их французский для бесед с мадам Коэн.

— Что с ними случилось? — поинтересовалась она.

— Твоя сестра Эльв спросила о том же, — сообщила мадам Коэн. — Их давно уже нет. Для других, но не для меня.

— Как по-твоему, что случилось с сестрами мадам Коэн? — спросила Клэр сестру, когда они готовились ко сну.

Мег недавно поклялась прочитать всего Диккенса. Она только что приступила к «Оливеру Твисту».

— У мадам Коэн были сестры? — Мег легла в кровать и взяла книгу.

Клэр устроилась рядом. Она была не против чтения. Ей нравилось спать с включенным светом. Но даже в теплом мерцании лампы, под шорох страниц и привычный гул машин на улице, бок о бок с Мег, она была одинока.

Той весной бабушка дала сестрам намного больше воли, чем дала бы мать, учитывая, что случилось с Эльв. Наталия считала, что свобода не идет на пользу только тем, кто не умеет отвечать за свои поступки. Во время ее дневного сна девочки гуляли по острову Святого Людовика и непременно заглядывали в «Бертийон». Мег каждый раз пробовала что-нибудь новенькое, к примеру красный апельсин или карамель с имбирем, но Клэр оставалась верна ванили. Она вообще была привязчива. С мороженым в руках сестры Стори ходили смотреть на зеленую воду Сены. Иногда они сидели перед Нотр-Дамом и разглядывали туристов. Им нравилось угадывать, какие семьи счастливы, а какие только притворяются. Они считали, что правы в девяноста девяти случаев из ста.

Большинство людей принимали девочек за близняшек. У них были одинаковые прически: прямые волосы до подбородка с закрученными кончиками. Сестры исследовали левый берег, много часов провели в магазинчике «Шекспир и компания», листая старые книги, читая посвящения на фронтисписах и гадая, кто любил искренне, а кто лишь преподнес лицемерный подарок. Девочки вполне могли объясниться на французском в кафе, так что зачастую заглядывали в любимые заведения на бульваре Сен-Жермен, где можно было выпить эспрессо или латте. Время от времени они заказывали «кир», и официанты никогда не задавали вопросов. Сестры флиртовали с мальчиками, но не называли своих настоящих имен и адреса. Они доверяли только друг другу.

Сестры больше не верили в Арнелль. Они давно выросли из детских сказок и перестали говорить на арнелльском. Он напоминал о том, о чем им хотелось забыть: об алых листьях, дожде, Нью-Гэмпшире. Девочки уже забыли слова, которым их учила Эльв. Что означало «henaj» — «собака» или «волк»? «Nejimi» — «трус» или «герой»? Удивительно, но в минуту опасности тайный язык всплывал в их памяти. Они обменялись парой слов на арнелльском, когда заблудились в аэропорту после прилета. И еще когда у Клэр заболел живот и она испугалась, что умрет от аппендицита. Рыдая от страха, они щебетали на арнелльском, хотя в итоге выяснилось, что у Клэр было всего лишь несварение желудка.

В гостевой спальне бабушки стояло две кровати, но сестры спали в одной. Им было наплевать, что они уже слишком взрослые. Они не говорили, почему спят вместе, и не обсуждали свои сны. У каждой были свои причины. Тигр у двери. Парень на краю кровати. Дождь алых листьев. Мужчина, говорящий: «Ты меня знаешь, садись в машину».

В последние недели каникул Анни приехала в Париж забрать дочек и проверить, как поживает мать. Жаль, некому было проверить, как поживает она сама. Анни совершенно изменилась. Она еще сильнее похудела и почти все время носила темные очки, чтобы скрыть круги под глазами. После отъезда девочек она страдала жестокими приступами бессонницы, по утрам сидела, смотрела на задний двор и пыталась понять, в какой же момент все пошло наперекосяк. Наверное, в тот день в «Плазе». Она запомнила взгляд Эльв, когда обвинила ее в случившемся.

Дорога так утомила Анни, что она упала на вторую кровать в комнате девочек и проспала семнадцать часов подряд. Она свернулась клубочком под белоснежным льняным покрывалом, тем же, что и в детстве в свои летние приезды в Париж. Когда ей было двенадцать или тринадцать, велись разговоры о переезде во Францию, но у отца были дела в Нью-Йорке, и потому они вернулись на Манхэттен. В последнее время Анни постоянно размышляла о жизни, которую вела бы, останься они в Париже. Она любила бы другого мужчину, жила в незнакомой квартире, ее дочери умели бы говорить только по-французски.

Сестры сидели у кровати матери. Сегодня сквозь окно струился чистый розовый свет. Девочки радовались ее приезду. После расставания с Эльв мать стала слишком тихой и какой-то вялой. Забывала сходить за покупками или приготовить ужин. Молоко в холодильнике часто прокисало, и Мег принялась убираться в доме раз в неделю. Иногда Анни казалась совсем другим человеком. Сейчас, например, она напоминала маленькую девочку, которая спала в гостевой кровати. Она таяла у них на глазах. Мег поднесла ко рту матери зеркальце и проверила, дышит ли она. Она подсмотрела этот способ в старом фильме. Стекло затуманилось, значит, мать была жива.

Наконец Наталия пробудила Анни от долгого сна, трясла, звала по имени, принесла чашку горячего чая. Бабушка настояла, чтобы они ушли на весь день. Они отправились в Музей Орсе и вроде бы неплохо проводили время, пока не заметили, что Анни стоит перед автопортретом Ван Гога и плачет. Анни извинилась и вышла в туалет. Клэр вспомнила о черной реке, которую когда-то нарисовала сестра. Надо было выпросить у Эльв акварель. Она нужна ей.