Читать книгу - "Вот оно, счастье - Найлл Уильямз"

В тот вечер в комнате наверху Кристи начал всерьез готовиться к встрече с Анни Муни. Тихонько насвистывая, снял с себя синий костюм, повесил его на балку, оценил так, будто это доспех. Беглыми взмахами смел тыльной стороной руки пыль с лацканов, взял стакан с водой, стоявший у кровати, и, обмакивая в него три пальца, окропил тысячу морщинок. Словно благословил. Ладонью разгладил самые убийственные складки, высмотрел упрямейшие, обрызгал их водой дополнительно, разгладил сильнее, брызгал и выглаживал, брызгал и выглаживал, брызгал и выглаживал, покуда наконец костюм не приблизился к оценке “удовлетворительно”, и Кристи еще миг оглядывал его, увидел в нем себя глазами Анни Муни, насвистывание при этом чуть замедлилось, и я понял, что сердцем он простукивает мысль, что́ она увидит после стольких лет. На краткий миг застрял у него в горле обломок сердца, а затем Кристи сглотнул и вновь принялся насвистывать.

Я валялся на матрасе, читал под лампой янтарные страницы Августина, отмечая пассажи о смерти его матери и размышляя о том, что, быть может, Отец Уолш, вручая мне эту книгу, все же чем-то руководствовался. Я и смотрел, и не смотрел на Кристи, стоявшего боком в майке и трусах и импровизировавшего атлетическую зарядку, вдохновленный и полным незнанием упражнений, и злой потасканностью пожившего тела. Не переставая тихонько насвистывать, он взялся за свое увесистое пузо и безуспешно попытался затолкать его в себя. Не удалось, и тогда Кристи попробовал задвинуть его южнее, под линию ремня. Чтобы эта встреча состоялась, он поддернул трусы. Бросил это занятие, вдохнул в себя, выпрямился во весь рост и вновь принялся вдавливать пузо внутрь и вверх, будто самое место ему в грудной полости. Пять секунд оно оставалось там – и пять секунд Кристи был доволен своей фигурой, победой над временем, над силой тяготения и обвисанием человеческим.

– Что скажешь? – просипел он – подбородок вздернут, плечи расправлены, грудь колесом, как у Конуэева кочета.

Он подтянул все свое еще самую малость и обживал эту иллюзию, пока она не взорвалась выдохом.

Это его не сломило.

– Я скрипка с рыхло натянутыми струнами, но скрипку эту она узнает по завитку на грифе.

– Давно с ней виделись?

– Во плоти? Едва ль не пятьдесят лет.

Я чуть не расхохотался.

– Зато всеми остальными способами – каждый день понемногу с тех самых пор.

И вот тут я притих. Было в нем и это свойство. Он проходил по грани между комическим и пронзительным, между безусловно обреченным и безнадежно обнадеживающим. Со временем я научился видеть в этом основу всего человеческого.

А вот чего я тогда не учел: Кристи перевалило изрядно за шестьдесят, и все те приседания, скручивания, наклоны и жимы, все движения разных частей его тела уже нельзя было принимать как должное, и на всякую боль, растяжение и напряжение в эластичных местах скелетные отзывались нытьем, стуком и щелканьем. Спускаю себе невежество свое, потому что никто в ту пору не рассуждал о своих болячках; бытовала философия, ныне порицаемая, сообщать о таком лишь в молитвах, и половина жителей Фахи успевала помереть, не задумавшись о жалобах на боль.

Кристи, облаченный в исподнее, улегся на пол и принялся отжиматься, не отжимая ничего ни от чего, кроме шеи и головы. Тело оставалось примагниченным к полу. Кристи не расстроился, а продолжил в том же духе, поднимая и опуская голову и, возможно, воображая подъем всего остального. Он насчитал их десять, после чего перекатился на спину и проделал обратное: поднатужился и поднял от пола голову, но более ничего – так он качал пресс. Затем Кристи встал и принялся двигать вверх-вниз руками, сжатыми в кулаки, словно толкая чугунную штангу. Чтобы придать этому спектаклю весомости, он каждый раз натужно пыхтел и сразу следом перешел к упражнению “руки-пропеллеры” – с такою силой, что лицо его сделалось ярко-красным, и я забеспокоился, что там подумают Дуна с Сусей.

Вопреки сомнительной ценности этой программы, Кристи, закончив, обрел лоск физического благополучия – и вдобавок сияние добродетели. Закинул в себя остатки воды из стакана.

– Если пойдем завтра на все три Мессы, поймаем ее.