Читать книгу - "Снег, уходящий вверх… - Владимир Максимов"

Работенка эта, при тогдашней почти метровой толщине льда, скажу вам, не из легких. Иногда даже создавалось впечатление, что мы пытаемся очень примитивными орудиями труда выкрошить полутораметровый квадрат (начали мы с малой лунки) чуть ли не в бетонной стене. Так неохотно лед поддавался колке.

А суть процесса в общем-то проста. В оконтуренном пространстве пешней раскрошиваешь лед, который потом, слой за слоем, по мере углубления, специальными «черпаками» – обычными совковыми лопатами с просверленными в них большими дырами, отчего они напоминают дуршлаг – выбрасываешь наружу.

Кусочки льда разных размеров, падая на блестящий панцирь Байкала, позвякивали, как маленькие колокольчики, а потом, когда лед повлажнел, – от пробитых уже до воды пешнями дыр, в которые резко хлынула прозрачная, холодная, бурливая, слегка зеленоватая вода, быстро заполнившая все пространство уже почти выдолбленной лунки, – он только тихо шуршал, падая на кучу вынутого из лунки осколочного льда.

Мы порядком подустали, пока выдолбили требуемых размеров майну и вычерпали уже плавающие в ней последние куски и кусочки льда. Еще раз нагнуться было тяжко и позвоночник, казалось, гудел, как высоковольтные провода. Но гудеж этот был, надо сказать, каким-то жизнерадостным! И, может быть, от этого, глядя, как согнула наши спины работа, мы оба, разом с оханьем разогнувшись, вдруг весело и беспричинно рассмеялись.

Усилиями всех не такой уж, впрочем, тяжелый и еще пустой водолазный вагончик был установлен на место. И выдолбленная нами майна оказалась теперь прямо под его люком.

Все снова занялись своими делами, а мы с Женей приступили к долбежу второй «форточки» в метровом байкальском льду.

Пока работали над ней, все остальные члены экспедиции полностью разгрузили машины, и они, развернувшись и пробуксовывая вначале на прозрачном, праздничном из-за веселых бликов солнечного света на нем льду, ушли обратно в Листвянку, для связи с которой нам был оставлен мотоцикл «Урал», тоже привезенный в кузове одной из них.

Первые часы нашего пребывания на льду были заполнены работой, связанной с обустройством лагеря.

Все хотелось сделать быстро, хорошо и засветло.

Может быть, поэтому в обеденное время мы лишь наскоро перекусили бутербродами с чаем из термосов, привезенных с собой. Сразу же после этого «бутербродника» начали распаковывать необходимые вещи, определяя их по своим местам.

На длинной ровной и гладкой жердине – «мачте», прикрепленной к торцу жилого вагончика, – взвился самодельный, изготовленный еще в Листвянке небольшой треугольный флаг, на белом фоне которого был нарисован оранжевый морской конек. А под ним полукругом готическим шрифтом коричневого цвета было выведено: «Dum spiro spero» – «Пока дышу – надеюсь».

Флаг беззаботно трепетал на ветру в уже обозначившихся пока еще не таких густых сумерках. И даже не сумерках, а еще только едва наметившемся предвечерьи.

Первый день экспедиции подходил к концу…

Проверили радиосвязь с берегом, поскольку некоторые из ее участников находились в лабораториях биостанции, устанавливая там свои приборы. Радиосвязь работала нормально, после чего и был объявлен общий сбор в лагере через час.

Заработал движок нашей электростанции, разорвав такую плотную, как уже сгустившиеся за этот прошедший час сумерки, тишину. И звук движка тоже почему-то не был назойливым, а, наоборот, казался веселым щебетом. А тут еще засветились окна жилого вагончика, которые, отражаясь янтарными квадратами, заблестели на льду. На мачте и над входом в жилой балок тоже зажглись огни, как-то карнавально освещая наш небольшой лагерь и островок ледового пространства возле него. И от этих новорожденных огоньков шагать по льду к лагерю стало еще веселее.

Игривый легкий ветерок раскачивал круг света от прикрытой сверху плоским металлическим плафоном лампы над дверью балка и взвихривал в освещенном пространстве тихо падающий редкий снежок. За гранью этого усеченного желтого конуса света темнота казалась еще плотнее и из темно-фиолетовой превращалась в черную.

У меня было такое ощущение, что ветер радуется нашему прибытию в его доселе не обжитые никем владения и именно в честь данного события исполняется легкий порхающий танец снежинок, кружащихся в постоянно движущемся по блестящему темному «паркету» льда круге и конусе света. Видимо, грустно было ему доселе одному гулять на этаких просторах!..

В вагончике уже топилась печь и отблески огня от ее неплотно прикрытой дверцы весело прыгали по стенам и потолку в углу за перегородкой, тоже исполняя свою древнюю, но в то же время вечно новую юную пляску огня.

На газовой плите рядом с печью, на которой в эмалированном ведре таял битый лед, Света заканчивала готовить ужин.

В спальном отсеке кто-то включил магнитофон…

«Все мои заботы и печали тонут в кубке крепкого вина! Трапезой нехитрою день кончаю, чтоб потом уйти в объятья сна…» – раздался голос одного из апостолов из такой модной тогда постановки «Иисус Христос – суперзвезда».

– Правильно намекает, – поддержал кто-то мысль поющего.

– Расставляйте тарелки, стаканы – все готово, – объявила Света.

И я вдруг почувствовал, как устал и проголодался за этот первый экспедиционный день. А запах тушенки с луком и макаронами сделался таким желанным.

– Принеси льда для шампанского, – обратился ко мне Резинков и передал не высокую, но широкую зеленую снаружи и светлую внутри эмалированную кастрюлю.

Шампанское было припасено нами еще в Листвянке. И предназначалось для двух новоселий – надводного и подводного. Этот вопрос был также обсужден за день до прибытия на место. То есть вчера. Хотя в это уже с трудом верилось, потому что казалось, что и институт с его чистеньким конференц-залом, и Листвянка, и вся моя более-менее комфортная городская жизнь отодвинулись куда-то уже очень далеко. Во всяком случае – не во вчера…

После тепла вагончика на льду сразу резко обдало холодом. Словно кто-то очень огромный вдруг заключил тебя в свои ледяные объятия. И от этой мысли здесь, в одиночестве, стало как-то не по себе.

Свет из двух окон нашего вагончика, выходящих на эту сторону, янтарными квадратами лежал на льду у моих ног, частично захватывая и склон горки битого, и тоже желтоватого льда возле большой спокойной черной майны с плавающими в ней голубыми льдинками звезд.

За окном вагончика приглушенно звучали смех, музыка, слышались оживленные голоса, словно доносящиеся сюда очень издалека. Здесь же, на льду, лишь первобытность и первозданность. Я и ветер. И, казалось, все это уже очень давно, с незапамятных времен, было со мной и во мне. И пребудет вечно, как это вот пространство с неясными, едва различимыми в темноте контурами близких гор и этот холод и неуют, и мое одиночество, словно я в один миг очутился на далекой, но смутно знакомой мне с детства планете. И даже не верится, что эти два, таких разных, мира отделяет друг от друга лишь тонкая, из двух слоев фанеры и утеплителя между ними, стена вагончика.