Читать книгу - "Сын ХАМАС - Мосаб Хасан Юсеф"

Отец был не просто апологетом ислама: вся его жизнь стала примером того, каким должен быть мусульманин. Он воплощал в себе все лучшее, что есть в исламе, ту его сторону, которая была лишена жестокости и не требовала от своих последователей порабощения остального мира.

В течение десяти лет, прошедших после моего заключения, я наблюдал, как отец борется с внутренним, иррациональным конфликтом. С одной стороны, он не считал мусульман, убивавших поселенцев, солдат, невинных женщин и детей, неправыми. Он верил, что Аллах дал им право поступать так. С другой стороны, лично он не мог сделать то, что делали они. Что-то в его душе вызывало протест. Те поступки, которые он не мог оправдать для себя, он оправдывал для других.

Будучи ребенком, я видел только его добродетели и полагал, что они были плодом его веры. Я хотел быть похожим на него и считал, что вера его безоговорочна. Одного я не знал в то время: неважно, насколько мы преданы Аллаху, вся наша праведность и благие дела — как запачканная одежда для Бога.

Мусульмане, которых я видел в «Мегиддо», вовсе не походили на отца. Они судили людей так, будто были могущественнее, чем сам Аллах. Они казались жалкими и недалекими, когда закрывали экран телевизора, не давая нам смотреть на актрис с непокрытой головой. Они были фанатиками и лицемерами, которые пытали своих собратьев, набравших слишком много «красных меток», хотя почему-то эти метки получали только самые слабые, Наиболее уязвимые люди. Заключенные со связями имели иммунитет, даже признавшийся лично израильский шпион, если он был сыном шейха Хасана Юсефа.

Впервые я начал задумываться о вещах, в которые прежде слепо верил.

— Восемьсот двадцать три!

Пришло время суда. Я просидел в тюрьме уже шесть месяцев. Солдаты АОИ отвезли меня в Иерусалим, где прокуроры просили судью приговорить меня к шестнадцати месяцам заключения.

Шестнадцать месяцев! Капитан Лоай уверял меня, что я пробуду в тюрьме совсем недолго! Что я сделал? Чем заслужил такой большой срок? Конечно, у меня был безумный план, и я купил два автомата. Но это были всего-навсего никчемные железки, которые даже не стреляли! Шестнадцать месяцев.

Судья объявил, что полгода, проведенные мной в тюрьме, засчитываются в общий срок, и меня отправили обратно в «Мегиддо», досиживать оставшееся.

— Ну ладно, — сказал я Аллаху, — я отсижу еще десять месяцев, но, пожалуйста, не здесь! Только не в этом аду!

Однако жаловаться было некому — не обращаться же к этим бравым ребятам из Шин Бет, которые сначала завербовали, а потом бросили меня.

По крайней мере, у меня была возможность раз в месяц видеться с семьей. Мама совершала изматывающее путешествие в «Мегиддо» каждые четыре недели. Ей разрешали приводить с собой только троих братьев и сестер, так что они соблюдали очередность. И каждый раз она приносила мне домашние котлеты из шпината и пахлаву. Мои родные не пропустили ни одного свидания.

Видеть их было огромной радостью для меня, даже несмотря на то, что я не мог поделиться с ними всем происходящим за забором и внутри палаток. А для них наши встречи были хоть и небольшим, но все же облегчением страданий. Ведь младшим братьям и сестрам я практически заменил отца — я готовил, убирал, купал и одевал их, отводил в школу и забирал из нее, а попав в тюрьму, я стал героем сопротивления. Они очень гордились мной.

На одном из свиданий мама рассказала мне, что Палестинская автономия освободила отца. Я знал, что он всегда хотел совершить хадж — паломничество в Мекку, и, по словам мамы, вскоре после возвращения домой он отправился в Саудовскую Аравию. Хадж — это пятый столп ислама, и каждый мусульманин, имеющий физическую и финансовую возможность, хотя бы раз в жизни должен осуществить это путешествие. Ежегодно в Мекку отправляются более двух миллионов мусульман.

Однако планам отца не суждено было сбыться. При пересечении моста короля Хусейна, соединяющего Израиль и Иорданию, он был снова арестован, на этот раз израильтянами.

* * *

Однажды группировка ХАМАС в «Мегиддо» представила администрации тюрьмы список незначительных требований и дала ей двадцать четыре часа на их выполнение, в противном случае хамасовцы угрожали устроить бунт.

Понятно, что администрация не хотела восстания. Бунт мог закончиться расстрелом заключенных, а чиновников правительства в Иерусалиме не радовала перспектива большой шумихи, которую поднял бы «Красный Крест» и правозащитные организации, если бы такое произошло. Бунт был самым нежелательным развитием событий для всех участников. Поэтому израильтяне встретились с лидером ХАМАС, жившим в нашей секции.

— Мы не можем сделать то, что вы просите, — сказал ему представитель администрации. — Дайте нам больше времени, и мы подумаем, что можно сделать.

— Нет, — настаивал тот. — У вас есть двадцать четыре часа.

Конечно, израильтяне не могли проявить слабость и уступить. Откровенно говоря, я вообще не понимал, к чему вся эта суета. Хотя я и чувствовал себя здесь глубоко несчастным, но, по сравнению с другими учреждениями, о которых мне приходилось слышать, «Мегиддо» была «пятизвездочной» тюрьмой. Требования казались мне глупыми и бессмысленными: больше времени на телефонные разговоры, увеличение продолжительности свиданий — все в таком духе.

Весь день мы ждали, пока солнце пересечет небо. И когда установленное время прошло, ХАМАС приказал нам готовиться к бунту. «Что нужно делать?» — спрашивали мы. «Просто крушите все вокруг, как можно жестче! Отламывайте куски бетона и бросайте в солдат. Швыряйте в них мыло. Обливайте их горячей водой. Бросайте все, что под руку попадется!»

Несколько заключенных наполнили контейнеры водой на случай, если солдаты будут бросать газовые баллончики: тогда мы схватим их и сунем в воду. Потом мы стали крушить спортивный уголок. Вдруг одновременно завыли все сирены, и положение стало по-настоящему опасным. Внезапно появились сотни солдат из подразделения по борьбе с массовыми беспорядками, они выстроились по периметру внешнего забора и нацелили на нас свои автоматы.

В моей голове блуждала единственная мысль о безрассудности происходящего. Зачем мы все это устроили? Это чистое безумие! Просто потому, что так захотел этот сумасшедший шавиш? Я не был трусом, но этот бунт не имел никакого смысла. Израильтяне были хорошо вооружены и защищены, а мы собирались швырять в них куски бетона.

ХАМАС дал сигнал, и заключенные во всех секциях стали кидать деревяшки, куски бетона и мыло. Несколько секунд — и едва ли не сотня черных газовых баллончиков перелетела на нашу сторону, они взорвались, наполнив лагерь плотной белой завесой. Я ничего не видел. Вонь стояла неописуемая. Заключенные вокруг меня попадали на землю, пытаясь поймать ртом хоть глоток свежего воздуха.

Все произошло за три минуты. И это было только начало.

Солдаты направили в нашу сторону большие трубы, из которых валил желтый газ. Будучи тяжелее воздуха, он не рассеивался, как слезоточивый газ, а стелился по земле, вытесняя весь кислород. Заключенные начали терять сознание.