Читать книгу - "Отец мой шахтер (сборник) - Валерий Залотуха"

Где-то за спиной раздался требовательный автомобильный сигнал. Александр Сергеевич оглянулся и увидел, как из остановившегося «рафика» с надписью «ТЕЛЕВИДЕНИЕ» выпрыгнула крупная женщина и с криком «Макаров!» побежала к нему, разведя руки в стороны для крепкого объятия.

Это была Алена Бам, ведущая телепередачи «Час критики», которой боялись, да и сейчас боятся все поэты и писатели нашего города.

Алена крепко прижала его к своей обширной груди, громко чмокнула в щеку и, отпустив, поморщилась.

– Что у тебя там? – спросила она и указала взглядом на его грудь.

– Сердце поэта, – нашелся Макаров.

Алена засмеялась, стирая с его щеки след от помады, и вдруг воскликнула:

– Я тебя поздравляю!

– С чем? – успел поинтересоваться Макаров, но вновь был заключен в объятия, и след от помады отпечатался на другой щеке.

– Макаров! – укорила его Алена, стирая помаду и тут. – Ты, оказывается, еще и кокетлив! Будто сборники стихов выходят у тебя каждый день. Ах, как я жалею, что не была на презентации! Фунтов – душка, правда же? Но зато с кем я познакомилась в Москве! С Ивановым-Рабиновичем!

Она ждала реакции, но ее не было.

– Кто это? – спросил Макаров больше из вежливости, чем из интереса.

– Макаров, как тебе не стыдно! – скривилась Алена. – Он в Москве в центре внимания, а ты… Он же классик, живой классик постмодернизма, создатель метода разлагающего анализа.

Александр Сергеевич смущенно улыбнулся.

– По правде сказать, Алена, я не понимаю, что такое постмодернизм…

– Макаров, ты меня убиваешь, – расстроилась Алена. – Для постмодернизма все – поэзия. Вот это слово на заборе, вот та реклама, эта… дурацкая таблетка, лежащая в грязи. Но постмодернист не ищет образов в действительности, а берет ее и разлагает! Разлагает, понимаешь?

– Это тебе сказал…

– Да, Иванов-Рабинович. – Алена вдохновлялась все больше и больше. – Взять, к примеру, эту весну! Ну признайся, что вы, поэты, попросту изнасиловали ее! А знаешь, как написал Иванов-Рабинович? «Весна – щепка на щепку лезет». – Алена вновь ждала реакции Макарова, но ее вновь не было.

– Но ведь это же гениально! – воскликнула Алена, страдая от неразделенной с Макаровым любви к творчеству Иванова-Рабиновича.

Водитель «рафика» требовательно посигналил.

– Вас, – осторожно напомнил Макаров.

– Проклятый Селифан! – поморщилась Алена. – В следующем «Часе критики» я буду тебя рецензировать. Готовься! – прибавила она, кокетливо погрозив пальчиком.

Она хотела поцеловать Макарова на прощание, но, очевидно вспомнив, что придется потом стирать помаду, махнула рукой и побежала к микроавтобусу.

Электричка ушла, оставив Макарова одного на пустынной станции, разрезающей надвое белый березовый лес, еще не зазеленевший, но уже живой.

И Александр Сергеевич вдохнул полной грудью пьянящего воздуха, вскинул руки и воскликнул:

– Весна! – но сразу же поморщился, вспомнив ту постмодернистскую дрянь, и пошел в лес все быстрее и быстрее…

Когда Макаров вошел в лес, поднялся вдруг ветер и зашумел в голых кронах, а внизу все неожиданно отозвалось мелодичным стеклянным звоном. Александр Сергеевич завертел головой, не понимая, но скоро понял и громко и весело рассмеялся: звенели стеклянные банки и баночки, в великом множестве привязанные к березам для сбора весеннего сока.

Ветер исчез так же неожиданно, как и появился, наступила тишина, прозрачная тишина, и Александр Сергеевич замер вдруг, лицо его напряглось, глаза расширились, и рот приоткрылся – такое случалось с ним всякий раз, когда приходило вдохновение. Медленно и осторожно, чтобы не спугнуть это желанное и редкое состояние, Макаров опустил руку в карман пальто, но вместо всегдашнего блокнота и ручки нащупал там рукоятку пистолета и, мгновенно опомнившись, помотал головой, выходя из ступора вдохновения. В конце концов, он пришел сюда не для того, чтобы сочинять стихи, а для того, чтобы стрелять. Да и банки оказались очень кстати, любая из них могла служить мишенью, и, выбрав одну, трехлитровую, Макаров отсчитал от нее десять шагов, вытащил пистолет и посмотрел на него внимательно и ободряюще.

– Ку-ку! – донеслось вдруг до него, и Макаров улыбнулся и спросил:

– Кукушка, кукушка, сколько лет я еще проживу?

– Ку-ку, – отозвалась на просьбу кукушка.

– А еще? – попросил он.

– Ку-ку! – прибавила она и замолчала.

– И все? – удивился Александр Сергеевич и немного расстроился, но тут же услышал за спиною приближающиеся тяжелые шаги и громкое хриплое дыхание.

«Лось. Весенний лось. Это опасно!» – успело пронестись в мозгу Макарова, и он резко обернулся. Но это был не лось, а человек, мужчина, большой, немолодой и усталый. Он был в телогрейке, кирзовых сапогах и теплой фуражке, за спиной его болтался рюкзачок. Макаров вспомнил о пистолете в своей руке и торопливо спрятал его в карман.

Человек подбежал, остановился и, тяжело, хрипло дыша, поделился:

– Дыхалка ни к чёрту…

Макаров смущенно и вежливо улыбнулся, не зная, как реагировать на это сообщение, и тут вновь донеслось призывное «ку-ку!».

– Ку-ку, ку-ку, – повторил мужик и сказал, ища сочувствия в глазах Макарова: – Позвала, понимаешь, сама… Весенний лес, березовый сок, все такое… Понимаю – не дурак… Я винца взял бутылочку, подстилочку, земля-то еще сырая, а она как зашла в лес: «Ку-ку» – и бежать! Третий час бегаю!

И, словно подтверждая сказанное, кукушка вновь прокуковала где-то недалеко. Макаров посмотрел туда и наконец все понял. Никакая это была не кукушка, а женщина, не первой молодости и не очень красивая, в болоньевой куртке и спортивных брюках, повязанная ярко-красной в горошек косынкой. Глядя на стоящего рядом с Макаровым мужчину удивленно и чуточку обиженно, она еще раз подала голос:

– Ку-ку!

Мужчина покосился на Макарова, отозвался басом: «Куку!» – и поспешил за убегающей женщиной, ломая ветки и хрустя валежником, как старый, ведомый зовом плоти лось.

После этой встречи Макарову почему-то расхотелось стрелять, он погулял еще по лесу, попил березового сока и отправился к электричке.

3

– Саша! Сашенька! Скорее, пожалуйста, Саша! – услышал Макаров испуганный Наташин голос, когда сидел на закрытом крышкой унитазе и протирал «Макарова» чистым носовым платком.

– Что? – прокричал он, замерев.

– Скорее, Саша! Ося!

Услышав имя сына, Александр Сергеевич бросил пистолет в наполненный водой бачок, торопливо опустил, чуть не разбив, крышку и выскочил из санузла.

Дело было вот в чем: Ося стоял посреди кухни и держал прямо за лезвие большой кухонный нож, а Наташины руки были заняты кастрюлей, полной чего-то парящего; Александр Сергеевич мгновенно оценил ситуацию, разжал ладошки сына, выхватил и отбросил нож, подхватил заревевшего Осю на руки и укорил жену: