Читать книгу - "Как меня зовут? - Сергей Шаргунов"

Дождь препротивно натирал стекла, грозя выдавить.

Дождь насильно окунает в книгу, в телевизор, в спиртное или в сон, так неполноценен дождливый полузвук и полусвет.

— В районе селения Апчхирой на минном фугасе подорвался грузовик с федералами. Сообщается о трех погибших и пятерых раненых. И печальная весть. Сегодня в Москве на пятьдесят восьмом году жизни скончался Петр Куркин. Журналист, заместитель главного редактора “Газеты политических новостей”, он не пугался возражать партии в годы запретов. Куркин был шестидесятник. Один из немногих, кто принес нам идеал свободы. Прах с телом Куркина будет захоронен в воскресенье в Москве.

— Прах с телом? — повторила Таня.

Беззвучно скользнула новостная заставка.

Андрей подпрыгнул…

Дверь. Крыльцо. Ступеньками смылся навстречу грохочущей волне.

Труба хлестала, пенясь, — посекундно, толчками раздвигая лужу. Дождь огрел по шее, прокатился на хребте, промурыжил харю, пинком вернул на веранду и втиснул в дом.

— Телевизор тоже умер, — сказала Таня.

Гроза порвала электричество. В Малиновке и Нахабине.

Худяков, шмыгая носом, звонил Куркину с мобильного на мобильный. Цепляясь за надежду, за детскую формочку пластмассового телефона, пиликал цифры, техника разъяснит, разложит по формочкам, заслонит от безумия…

— Аппарат абонента выключен или находится вне зоны. — У техники был безотказный голос леди.

— Попробуйте позвонить позднее, — приободрила даже, язва.

И с апломбом сообщила это же на английском.

— Пил много?

— Без перебоя. И дымил. Сигареты разных марок.

Дождь провалился, чтобы продлиться в другом полушарии. Ступили на омытую террасу, лепя изо ртов пар, обостренно паля сигареты. В глазах рябило — лампочка над дверью прожигала доверчивый мрак.

— Ухо! Гор-р-рло! Нос! — скандировала ворона, близко и с чувством, будто угодила в водосточную трубу.

Доски скользили под ногами, обшвыренные веточками, возбуждая гадливость. Прямились, молодея, травы. Выплывала, зверея, мошкара.

— А сигареты курить грех? — Таня запалила новую.

Андрей думал о своем:

— Я же с ним поругался. Еще побьют меня у гроба. Или ксиву газетную отнимут. Я ее в гроб подложу. Может, врет телик? Может, и не умирал Петенька?

К утру мобильники померкли, приняв цвет рыбьих глаз, электричество не воскресло, абсурд второго пришествия, и Андрей дернул в Москву.

Город встретил, хладный, пепельный, плевый, интуитивно дождливый, совершенно без дождя. Район “Пионерской” конца июня. Молодежь в оранжевых спасательных жилетах неистово совала листовки “Открылся магазин”, протягивая руки будущему.

Из своей квартиры Худяков позвонил в куркинскую. Подошел чечен Бурсук:

— Инсульт. Волнения… Кто допек, да? Мы не сберегли, да? Петя в больнице неделю умирал. Он тебя вспоминал. Не звони, говорит, позвонит. Спрашивал: “Не звонил?” Сам решай эту свою… совесть.

— А я на дачу ездил, я на даче, я женился, это. Я… Петя… знал.

— Знал? Тебе жить. Храм! Одиннадцать. Ордынка. Храм всех скорбей.

Гудки.