Читать книгу - "Таба Циклон - Даниил Шеповалов"

- Ты долж…

Я не понимаю, что она говорит: слова глохнут о вату, в которую я заворачиваюсь, как елочная игрушка, засыпающая в пыли и высохшей прошлогодней хвое. Это говорит не Рита, да и я - это вовсе не я, а золотая мармеладная змейка, умноженная на саму себя и обои в цветочек, на которых остались волнистые царапины от ее ногтей. Я - костер без огня и запах сирени над подвесным мостом, что снесло ледоходом. Меня нет.

Она закрывает дверь.

- Мы передаем… Ре-редаем… «Реквием» Вольфганга Амадея Моца…Тщщщщ…

Рита закрывает дверь.

Я стою под тем же дождем, в том же самом городе. В доме напротив понемногу начинают загораться окна: ежедневный ритуал, на который я раньше не обращал внимания. Может быть, в одном из них кто-то рассчитывает длину метрового стержня, движущегося со скоростью, близкой к скорости света. В другом апрель умирает на раскладном календаре. APRIL MUST JUNE. Надпись на обоях и телефон синим фломастером. Одни окна загораются. Другие гаснут. Старик мнет пальцами папиросу, бездумно глядя в экран, по которому ползут ненужные ему биржевые сводки. Выцветшие военные фотографии по стенам, ощетинившаяся окурками пепельница. А где-то на последнем этаже молодой человек ломает джойстик, пока его герой несется вперед под взрывы, хохот и протонные цунами на фоне сочной вечнозеленой травки.

«Весь мир в твоих руках! Japanese Telecom!»

Весь мир в моих руках… Только вот он больше мне не нужен. Я открываю дверь…

Мерцающая лампочка в обрамлении отражающего жестяного конуса. Отбрасывая пугающие тени на стены, передает безнадежное двоичное послание тому, кто его никогда не получит. Точка, точка, тире, точка, точка, тире. Я прохожу под лампой - она низко гудит и перестает гаснуть, наоборот, загорается неправдоподобно ярко. Но через несколько шагов вновь срывается в свою мерцающую лихорадку.

Слышно, как где-то рядом со скрежетом ездит лифт. Решетка закрывается, гул мотора, остановка, решетка… Звук все время раздается по правую руку от меня, коридор закручивается нисходящей спиралью вокруг шахты лифта.

Я выхожу в просторный подвал. Из вентиляции под потолком вермишелью лезут длинные полоски измельченных газет. Всюду на полу лежат обнаженные люди, утопающие в змеящейся газетной мишуре. Я иду между ними, стараясь ни на кого не наступить: некоторые из них свернулись калачиком, будто замерзли, хотя здесь очень жарко и душно, руки и ноги других беспорядочно раскинуты в разные стороны. Тела людей залиты тусклым зеленым светом, они вызывают неприятное ощущение, они похожи на осклизлых мертвых тюленей, пробывших несколько дней в воде и теперь выброшенных прибоем на берег далекой холодной страны. Гренландия? Исландия? Что-то бледно-розовое на карте мира.

Я вижу Сиднея: спина и плечи у него покрыты цветной татуировкой с драконами и карпами, вместо глаз у некоторых - шрамы от пулевых ранений. Я толкаю его, но Сидней не просыпается, еще глубже зарываясь в мишуру. Невдалеке от него лежит Ангел - тот самый парень с картонным нимбом, над которым Сид смеялся на дискотеке, когда мы шли играть в Tekken. Я пытаюсь найти Риту, я заглядываю в лицо каждому человеку, но я знаю, что ее здесь нет.

Я сажусь на пол рядом с молодой девушкой. Ее глаза беспокойно двигаются под закрытыми веками, на правом виске рельефно проступила пульсирующая синяя жилка. Она вздрагивает во сне, когда я провожу пальцами по ее бедру, по впалому животу, по которому почти до самой груди поднимается полоска светлых волос. Я представляю, как тетя Лиза всплескивает руками: «Деточка, ну как же ты будешь рожать с такими бедрами? Тебе нужно хорошо питаться!» Я думаю о Рите. Я встаю на колени, над ней, перед ней - мои бедра над ее бедрами, мои руки - на ее руках, сведенных вместе за головой. Я опускаюсь и целую ее, долго, очень долго, забывая обо всем - сегодняшнего дня попросту не было, да и нас не было никогда, ничего, кроме этого поцелуя… и больно, губы, язык, сука, больно! Она кусает меня и рывком переворачивает: теперь уже я лежу на спине, а она сидит на мне сверху - коленями на бицепсах, прижав кисти моих рук к полу.

Она очень быстро говорит мне что-то, слов не разобрать, я пытаюсь прислушиваться, но она шепчет все тише и тише на неизвестном мне языке. Я понимаю, что вижу ее сквозь закрытые веки, как бывает, когда только-только засыпаешь. Я открываю глаза, я не могу пошевелиться, я парализован, я застрял в полу или в стене, не попав в свое тело, на мне никого нет, только растворяющийся сгусток тумана, по форме напоминающий женщину, пойманный на месте преступления, испаряющийся, допивающий остатки моих сил через полосатую пластиковую трубочку, скрученную у основания фабричным автоматом; я парализованный калека в тысячах вложенных снах, которые снятся кому-то другому, снах, вязнущих в скрежете решетки лифта, в гуле мотора и бьющемся горящем флаге, обрывки которого пронзают черные стрелы. Я вновь и вновь открываю глаза и никак не могу открыть их по-настоящему.

Туман надо мной окончательно рассеивается. На мне нет одежды. Понемногу я прихожу в себя, тело вновь начинает слушаться. Все тот же подвал, заваленный газетной мишурой, но спящих людей стало гораздо меньше, и они лежат в таких позах, будто их пытались куда-то оттащить за ноги, но потом в спешке бросили.

- Че разлегся-то? - слышу я чей-то хриплый голос сзади. - Помог бы лучше!

Жилистый парень с бледным желтоватым лицом держит за ноги Ангела. Одет он странно: в легкую одежду очень ярких цветов, которая скорее бы подошла японской девочке-подростку. Майка Hello Kitty. Белоснежные кроссовки, клетчатые брюки. Он беспрестанно мелко кивает, глядя на меня, и при этом как-то удивленно-восторженно улыбается, округлив глаза за строгими очками.

- Слышь, че говорю? Дуй сюда!

Его грубый гнусавый выговор совершенно не вяжется с его внешностью.

Я осторожно поднимаюсь с пола, у меня кружится голова.

- Не ссы тока, ща пройдет. Я вовремя Ин Нин от тебя отогнал: как заметил, что ты просыпаешься, сразу палкой ее хуйнул. Но ты, конечно, сам молодец, вляпался в нее, как муха в желе.

- Вляпался?

- У тебя 12 лет лишних есть? Развлекал бы ее, пока Юпитер не вернулся… во всех ее любимых обличьях… Мозги-то иметь надо, наверное, как думаешь? И не в яйцах желательно… Э! Шнягу свою прикрой, герой! Ха! Ща, погодь…Парень бросает свой груз.

- Ин Нин! Отдай пацану его тряпки!

Откуда-то сверху раздается женский смех.

- Весело тебе? Ща ты у меня посмеешься, сучка! Отдавай тряпки! Или я те больше ни к одному мужику не дам притронуться! Сдохнешь тут от голода, как короед в жестянке!

К моим ногам падает одежда: джинсы, рубашка, кроссовки.

- А белья нет? - спрашиваю я. - Ну, носков там и прочего.

- Не, белье она никогда не отдает. Больная на всю голову! Или че там у нее… Ты готов?

- Да.

- Тогда хватайся за правую ногу. Да не сюда… Ага, вот так, ты повыше лучше возьми, он тяжелый, сука.