Читать книгу - "Человек у руля - Нина Стиббе"

Адель. I geen Nederlands spreken^[10].

Мужчина. А вы попробуйте.

Адель. Я вырастила сотню маленьких кочанчиков салата.

Мужчина. Но все без толку.

Адель. Ik ben gegroeid 100 stuks^[11].

Мужчина. Laat me tellen^[12].

Мы снова спросили маму, можно ли нам пойти на ярмарку, и она ошибочно приняла наши слова за приглашение пойти с нами и сказала, что от фанфар ее тошнит, – став взрослой, я поняла, что унаследовала это свойство, – и она переставила иголку на начало, чтобы еще раз послушать, как нарастает мощь музыки Бетховена. Когда оркестр успокоился, мы под звуки струнных изменили характер нашей просьбы и попросили денег. Мама все еще не могла сосредоточиться, и мы сами достали десять фунтов из ее кошелька, который она держала в вазе для фруктов.

Мы с сестрой думали, что сохранили ярмарку в тайне от Крошки Джека. Мы не хотели, чтобы он тащился за нами, – он еще совсем маленький, и пришлось бы присматривать. Мы удрали без него.

Вскоре Крошка Джек, выкрикая слово из своего младенчества, которое означало сразу «да», «нет», «пока», «привет», «подожди» и «помоги», – что-то вроде «нур», – бежал за нами. Это его «нур» ввергло нас в раздражение. К тому времени ему уже исполнилось семь, но он прибегнул к слову «нур», желая напомнить нам, что он самый младший и неразумный. Но мы не попались на его удочку и в жестокости своей были тверды.

«Тебе с нами нельзя», – сказали мы Крошке Джеку.

– Мы просто хотим погулять на ярмарке вдвоем, только девочки, – сказала я, будто ничего естественнее не было, примерно как «мы просто хотим дышать».

Но Джеку было все равно, он просто хотел на ярмарку, как это бывает в его возрасте, и увязался за нами.

К выставке мы подошли ровно на закате, и вскоре в сумерках замерцали сотни цветных лампочек, и это было чудесно. От Крошки Джека мы избавились почти сразу. Что-то привлекло его внимание, и мы быстро пошли вперед. А потом мы ели сахарную вату, и до тошноты катались на карусели, и гуляли под руку, и смеялись, и потратили все наши десять фунтов. Но вскоре нам надоел запах вытоптанной травы и вареного лука.

Дом стоял погруженный в темноту. Не было никого, кроме Дебби, она гремела своей миской по каменному полу, намекая, что не ужинала. Мама куда-то ушла. Бетховен все еще играл на повторе, а Крошка Джек отсутствовал. Мы снова потащились на поле Клегга – искать Джека. Мы даже поссорились, вечер был испорчен.

Теперь ярмарка показалась зловещей. Цветные лампочки наполовину погасли. Ноги наши проваливались в ямы и цеплялись за кочки. На сестру упал смеющийся Элвис, она расплакалась, из окружающей тьмы доносились голоса. Мы везде искали Крошку Джека. Мы звали «Джек, Джек», и нам чудилось, что все над нами смеются. И мы снова потащились домой, надеясь и молясь, что найдем его там.

Мама была дома. Расстроенная, потому что она забыла налить в кофейник воды, а когда сняла его с плиты, то обожгла руку и поставила его на коврик у камина, и в новом коврике образовалась большая восьмиугольная дыра. А еще она опалила волосы. От запаха паленых волос и пережженного кофе мы еще острее ощутили неладное.

– Крошка Джек дома? – спросили мы.

– Он же был с вами на ярмарке! – завопила мама.

Мы посмотрели наверху, а потом в корзинке Дебби в прихожей и во всех местах, где Джека и быть не могло, – например, в хлебопечке, куда бы он не поместился. Его нигде не было. Уже опустилась ночь, и мы предположили, что он, должно быть, умер, и если мы вернемся на ярмарку, то обнаружим его бездыханное тельце поперек одной из этих машинок, что вечно сталкиваются и вращаются, а вокруг будут хохотать люди и болтаться неуклюжие Элвисы.