Читать книгу - "Грустная девочка - Александра Флид"

Эмма закрыла глаза, откидывая голову назад и расслабляясь. Нет, пока еще рано ставить на себе крест. Нужно постараться что-то изменить. Может, когда ее отношения с Мартином обретут ясность, она сможет взять ребенка на усыновление? Этот вопрос витал над ней несколько месяцев, с тех самых пор, как она узнала о своем бесплодии. Нерегулярный менструальный цикл, боли в правом боку и в низу живота, странные перепады настроения – все это напоминало ей об ущербности собственного тела. Неполноценная. Недоразвитая. Бесполезная.

«Не расстраивайтесь, жизнь ведь на этом не заканчивается. Голубушка, вы еще так молоды. Выйдете замуж, начнете жить с мужем, и тогда мы с вами еще поговорим».

А если ничего не изменится? Она что, должна сказать мужу: «Извини, я думала, что излечусь после свадьбы, но, как видишь, не сработало»?

В другой клинике ей говорили:

«Нет никакой точной надежды, и я бы не советовал вам строить планы на семью. Скорее всего, это навсегда».

В третьей речь шла о другом:

«Почему вы так поздно обратились? Боже, если нерегулярный цикл у вас с четырнадцати, вы уже давно должны были показаться врачу! Тогда еще можно было все исправить, но теперь я даже не знаю, на что вы можете рассчитывать. Нужно было думать об этом раньше».

Эмма сжала зубы так, что свело виски. Сквозь зажмуренные веки просочились горячие слезы, но она не могла дать себе волю и заплакать в голос. Как давно она привыкла к беззвучному горю? Ее раздражали театральные рыдания с завываниями и причитаниями на публику, и она сама никогда не позволяла себе ничего подобного. Даже если оставалась в полном одиночестве.

Жалость к себе оглушила ее на некоторое время, и весь прочий мир перестал существовать. В такое состояние Эмма погружалась очень редко, запрещая себе думать о плохом, но теперь ее просто затопило грустью и болью. В конце концов, почему она не может оплакать свою собственную жизнь? Некоторые барышни заливаются слезами из-за испорченной стрижки, так что не настолько уж глупыми кажутся ее истерики, которые, к тому же, проходят при закрытых дверях.

Поначалу ей показалось, что стук в дверь был лишь игрой сознания, словно желание оказаться не одной, спровоцировало слуховые галлюцинации. Однако звук повторился, и Эмма поднялась с кресла, вытирая слезы рукавом и шмыгая как маленькая девочка.

– Да открой ты уже чертову дверь, – ворчал кто-то, стоявший по другую сторону стекла.

Голос Филиппа можно было узнать сразу же – он был по-мальчишески высоким, но временами уже срывался на забавный бас, и поэтому ругательства звучали из его уст особенно умильно.

– Ну и? – открывая дверь, сразу же пошла в наступление она. – Зачем пришел?

– Давай быстрее, у нас мало времени, – в тон ей продолжил Филипп.

Только сейчас, опустив глаза и рассматривая его, Эмма поняла, что он был не один. За ним стояла София, которая держалась за его руку, но при этом оставалась позади.

– Чего уставилась? Впусти нас, пока соседи не засекли, – толкая ее внутрь, заворчал Филипп. – Сама говорила, что от длинных языков могут быть проблемы.

Эмма посторонилась, а потом закрыла за ними дверь.

– В общем, так… я оставлю Софию у тебя, пока наши родственнички и их орущее дитя развлекаются в городе. У вас не больше часа, а потом я заберу ее, ладно?

– Да, все понятно. У вас что-то случилось?

– Ну, это я тебе вечером объясню, если ты мне дверь откроешь, – ухмыльнулся Филипп, прежде чем выскользнуть на улицу.

Они с Софией остались одни.

Прежнее оцепенение вернулось к малышке, и Эмма с горечью поняла, что она снова начала ее бояться.

На размышления о том, откуда взялась эта спонтанная щедрость Филиппа, не оставалось времени. Она опустилась на колени, осторожно касаясь легкой курточки, в которую он одел свою младшую сестру.

– Хочешь снять ее? Если нет, то так и оставим. Просто я хотела пойти на кухню. Сделаю тебе сладкий чай, и угощу вкусным печеньем, которое привезла сегодня утром.

София подняла ресницы, и в ее взгляде отчетливо отразилось волнение, сменившееся теплотой узнавания.

– Надо снять, – очень тихо сказала она, сама принимаясь расстегивать пуговицы. – Жарко будет.

– Правильно, там, где стоит плита, всегда жарко.

Когда они разобрались с пуговицами, София дотронулась до ее руки своими пальчиками и задержалась всего на мгновение. Невесомое прикосновение и выжидающий взгляд подсказали Эмме, что теперь она могла обнять свою маленькую подругу, не боясь, что ее оттолкнут.

Маленькие руки сомкнулись за ее шеей, и София повисла на ней всем телом, прижимаясь к ее груди и дрожа. Эмма поднялась на ноги, все еще крепко держа малышку и отрывая ее от пола.

– Можно полежать с тобой? Не надо печенек, хочу просто полежать, – прошептала София, почти прижавшись губами к ее уху.

– Конечно, солнышко. Все, что захочешь.