Читать книгу - "Один в Берлине - Ганс Фаллада"

Тем временем танцоры вернулись за столики, и продолжать разговор стало невозможно.

Парень с залысинами опять закурил; заметив, что рука у него дрожит, Младенец слегка усмехнулся. А потом сказал темноволосому, сидевшему подле бледной, безмолвной девушки:

– Вы сказали «нет». Но почему, в самом-то деле? Ведь решение вполне приемлемое, и предложила его, как я понимаю, сама ваша соседка.

– Решение неприемлемое, – медленно проговорил темноволосый. – Смертей и без того слишком много. Мы тут не затем, чтобы умножать их количество.

– Надеюсь, вы вспомните эту фразу, – сказал тот, что с залысинами, – когда Народный трибунал^[14] приговорит вас, меня и ее…

– Тише! – сказал Младенец. – Идите потанцуйте немного. Танец вроде бы симпатичный. Заодно поговорите, и мы тут тоже посоветуемся…

Темноволосый молодой человек нехотя встал, легонько поклонился своей даме. Она нехотя положила руку ему на плечо, и оба, бледные, влились в поток, направлявшийся к танцполу. Танцевали они серьезно, молча, ему казалось, он танцует с покойницей. Даже страшно стало. Мундиры вокруг, повязки со свастикой, на стенах кроваво-красные знамена с ненавистным знаком, украшенный зеленью портрет фюрера, ритмичные звуки свинга.

– Ты этого не сделаешь, Трудель, – сказал он. – Безумие – требовать такого. Обещай мне…

В немыслимой толкотне они почти не двигались с места. Наверно, оттого, что их постоянно задевали другие пары, наверно, по этой причине она молчала.

– Трудель! Обещай! Ты ведь можешь перейти на другую фабрику, работать там, подальше от них. Обещай мне…

Он пытался перехватить ее взгляд, но она упорно смотрела поверх его плеча.

– Ты лучшая из всех нас, – неожиданно сказал он. – Ты – человечность, а он – всего лишь догма. Ты должна жить, не уступай ему!

Девушка тряхнула головой, то ли в знак согласия, то ли нет.

– Давай вернемся, – сказала она. – Я больше не хочу танцевать.

– Трудель, – поспешно сказал Карл Хергезéль, когда они выбрались из толпы танцующих, – твой Отто погиб только вчера, только вчера ты получила известие. Слишком рано пока. Но ты ведь и так знаешь, я всегда любил тебя. Никогда не ждал от тебя ничего, а теперь вот ожидаю, что ты по крайней мере будешь жить. Не ради меня, нет, просто будешь жить!

Она опять молча тряхнула головой, и опять было неясно, как она относится к его любви, к его желанию видеть ее живой. Меж тем они подошли к своему столику.

– Ну? – спросил Григоляйт, тот, что с залысинами. – Как потанцевали? Тесновато, верно?

Девушка садиться не стала.

– Пойду я, – сказала она. – Ну, бывайте здоровы. С удовольствием бы с вами работала…

Она отвернулась, пошла к выходу.

Однако толстый, безобидный Младенец первым догнал ее, схватил за запястье:

– Минуточку! – Голос звучал вежливо, но во взгляде читалась угроза.

Они вернулись к столику. Снова сели.

– Я правильно понимаю, Трудель, что означало твое прощание? – спросил Младенец.

– Да, совершенно правильно, – сказала девушка, твердо глядя на него.

– В таком случае, с твоего разрешения, я до конца вечера останусь с тобой.

В ужасе она сделала протестующий жест.

– Я не навязываюсь, – очень вежливо произнес он, – но пойми, при выполнении такого решения могут опять-таки возникнуть просчеты. – И угрожающе прошептал: – Мне вовсе ни к чему, чтобы какой-нибудь болван снова выудил тебя из воды или чтобы ты, неудачно отравившись, завтра очутилась в больнице. Я хочу видеть все своими глазами.

– Правильно! – кивнул парень с залысинами. – Согласен. Тут только одна опасность…

– А я, – задумчиво сказал темноволосый, – сегодня, и завтра, и каждый день буду рядом с нею. И сделаю все, чтобы не допустить осуществления вашего замысла. Помощь приведу, если понадобится, даже полицию!

Парень с залысинами опять присвистнул, протяжно, тихо и злобно.

– Ага, стало быть, у нас второй болтун объявился, – сказал Младенец. – Влюблен, да? Так я и думал. Идем, Григоляйт, ячейка распалась. Нет ее больше. И это, по-вашему, дисциплина? Бабы вы, а не мужики!

– Нет-нет! – воскликнула девушка. – Не слушайте его! Он правда меня любит. Но я его не люблю. Сегодня вечером я пойду с вами…

– Отнюдь! – бросил Младенец, на сей раз действительно со злостью. – Неужели не видишь, что ничего уже не поделаешь, ведь он… – Он кивнул на темноволосого, потом решительно добавил: – Ладно! Все кончено! Пошли, Григоляйт!

Парень с залысинами уже встал. Оба направились к выходу. Как вдруг кто-то взял Младенца за плечо. И тот увидел перед собой гладкую, немного одутловатую физиономию человека в коричневом мундире.

– Минуточку! Вы только что упомянули про распавшуюся ячейку! Мне весьма любопытно…

Рывком высвободив руку, Младенец очень громко сказал:

– Оставьте меня в покое! Если вам любопытно, о чем мы говорили, спросите вон у той молодой дамы! Только вчера у нее погиб жених, а сегодня уже новый на крючке! Пропади они пропадом, эти бабы!

Он старался протиснуться к выходу, до которого Григоляйт уже добрался. И теперь тоже вышел на улицу. Секунду толстяк в коричневом мундире смотрел ему вслед. Потом повернулся к столику, где по-прежнему сидели темноволосый и девушка, без кровинки в лице. Это его успокоило: пожалуй, я все-таки не ошибся, позволив ему уйти. Он меня переиграл. Однако…

– Позвольте на минуточку присесть подле вас и задать несколько вопросов? – вежливо сказал он.

– Я могу только повторить все, что уже сказал тот господин, – ответила Трудель Бауман. – Вчера я получила известие о гибели моего жениха, а сегодня вот он сделал мне предложение.

Голос ее звучал твердо и решительно. Теперь, когда опасность сидела за столом, страх и тревога улетучились.

– Вы не назовете мне имя вашего погибшего жениха? И часть, где он служил?

Она назвала.

– А ваше имя? Адрес? Место работы? Возможно, у вас есть при себе какой-нибудь документ? Спасибо. Теперь вы, сударь.

– Я работаю на том же предприятии. Зовут меня Карл Хергезель. Вот моя трудовая книжка.

– А те двое?

– Мы их совсем не знаем. Они подсели за наш столик и неожиданно вмешались в нашу ссору.

– Из-за чего вы повздорили?

– Я ему отказала.