Читать книгу - "Сожители. Опыт кокетливого детектива - Константин Кропоткин"

– Я вас просил не сердиться. Я не в том смысле, что я вам интересен, может быть вам какая-то информация нужна про это дело. Хотя, конечно, зачем вам моя информация, вы в интернете все прочитать можете, – я чувствовал, как лицо мое постепенно затягивает отвратительный розовый лишай.

Краснею я всегда пятнами.

Он воздел руки к потолку.

– Что же мне теперь? Ходить, как горилла? Надеть эти жуткие сандалии с носками? Майку с лямками? Что мне сделать, чтобы доказать ей, что я – мужчина?!

– Пива бутылку в одну руку, и дамскую сумочку в другую. Теперь мужественность такая, – сказал я, вспомнив вялотекущие потоки парочек на Арбате.

– Разве ж моя вина в том, что я не могу так? Мне претит.

Ему претит. Экий неженка.

– Можно и еще проще, – сказал я, – Трахнули бы девушку, сделали бы ей апофиёз.

Он вскочил, распугивая проходящих мимо.

– Я не хочу трахаться?! – закричал он, рванув себя за ворот, выпрастывая шею из дурацкого платка, – Я хочу любви, нежности, слияния душ и тел. Как я могу предложить женщине, которую люблю, просто потрахаться? Как?

Молча, чуть было не сказал я.

– Я в отчаянии, – он снова сел на скамейку и закрыл руками лицо, на безымянном пальце его задорно мигнул перстень, – Я просто в отчании.

Уходя, завыл поезд.

– Ни с кем мне не было так хорошо, так свободно, как с ней, – отняв руки от лица, сказал он, – Она была для меня как глоток свежего воздуха. Вы не понимаете! – Ашот поднял ко мне лицо.

– Исусе Христе, – я не удержался от вздоха, – И любовь ваша была так сильна, что вы боялись оскорбить ее лишним прикосновением.

Он смотрел и смотрел, ничего не говоря, переливаясь только душевным своим существом. Перламутром сделались его светлые глаза, подернулись сложного цвета пеленой. У меня мурашки побежали по коже, и если не любовь, то что это?

Что?

– Слушайте, вы в каком веке родились? – сказал я, – Так сейчас любить уже не модно. Не носят так любовь. И вообще.

– Но я же люблю. Я же человек. Живой человек из плоти и крови! Вот же я! – он развел руки.

Ашот был очень искусственный в своей любви, он выглядел подделкой, выговаривая свои чувства вот так, да еще нарядившись таким образом. Он казался актером погорелого театра. Но мало ли что кому-то могло показаться? Себя-то он со стороны не видит.

– Бедный вы, бедный, – сказал я, – А к вам, наверное, с юных лет мужчинки клеятся.

– Не знаю. Меня это не интересует.

– Да-да, вы живете в своей прекрасной башне из слоновой кости, и нет вам дела до остальных.

Он застыл.

Замер и я, чувствуя себя, как на похоронах – гроб можно бы свезти и прямиком в могилу, землей закидать, да и дело с концом, но нет же, и в церкви панихида, и оркестр траурный по дороге, и бесконечные выспренные речи – как хорош был мертвец, как мил и светел….

– Можно я домой пойду? – сказал я.

Он пожал плечами.

– Я не знаю, чем могу быть вам полезен. Извините.

На меня он больше не смотрел и – славатехосподи! – за руку брать больше не пытался. Он глядел впереди себя, он ничего не видел, он говорил, как во сне.

– Но мы же встретились. В большом городе. Это же не может быть случайностью. В тот миг, когда я подумал о ней. Об искристом смехе ее волос.

Смех волос – это он так кудряшки Манечкины обозвал.

– Может, она последний в моей жизни шанс, может, только с нею я смогу быть счастлив…, – Ашот сделал глубокий вдох, – Прошу вас. Молю. Скажите ей. Если она хочет видеть меня, если в сердце ее еще есть для меня место…, – его голос перекрыл вой поезда.

– Думаете, сработает? – сидя на кухне и нервно попивая чай, спросил я.

Телефон я благоразумно выключил, чтоб не звонила и воплями «тыгдескотинаятебякоторыйчасжду» не портила толстуха торжественность момента. Я посмотрел на часы на стене. Было как раз то самое время. В этот самый час – там, где-то в центре….

– Как-то очень уж просто, – наморщил нос Марк.

– А ты что думаешь? – я посмотрел на Кирыча.

– Не знаю. Я же не специалист, – он пил чай, никаких эмоций не выказывая.

– И я не специалист. В этом деле не бывает специалистов, потому что влюбленый – это не профессия. Это невроз. А неврозы надо лечить.

– И для этого ты хочешь, чтобы он пошел и опозорился, – сказал Марк.

– С какой поры любовь – это позор? – я с грохотом отодвинул от себя чашку, расплескивая по столу чай, – Что позорного в любви? Вы совсем с ума посходили. Совать друг в друга можно, а любить нельзя. А почему? Почему человек не может просто любить, просто страдать?!

– Я не хочу страдать, – сказал Марк. Кирыч, поглядев на него, приложил к губам палец.

Я пыхал и плевался огнем, я был накачан жгучими эмоциями до самого верху.

– Мы позерствуем вечно, чего-то наигрываем, изображаем и думаем, что все живут также, будто по минному полю ходят – только этой дорожкой идти надо, и никакой другой, иначе разорвет в клочья. Да, и пускай разорвет! Боже! – я вскочил; хорошо хоть у меня хватило вкуса не воздеть руки к потолку, – Для того мы, в конце-концов, и живем, чтоб разрывало нас, корежило!

– А сам над ним смеялся. Обзывал, – сказал Марк, – Говорил, что он – кукла….

– Кто-то таким родился, а кого-то жизнь довела, – я зло посмотрел на Марка.

– А почему возле метро? Лучше бы у памятника какого-нибудь, – сказал Кирыч, вспомнив, видимо, нашу с ним давнюю встречу на бульваре.

– Так надо, – сказал я, – Он вышел из подземелья. К свету.

Кирыч кивнул.

– Ага, красиво.

– Красивый, – эхом подхватил Марк, воображая, должно быть, что это он, а не Манечка стоит сейчас возле метро; это к нему, а не к ней, распахнув руки, как крылья, бежит красавец-мужчина – спешит, чтобы сказать слова любви, прямые, честные….