Читать книгу - "Бельэтаж - Николсон Бейкер"

До «Си-ви-эс» я дошел за десять минут. Прежде чем войти, я выбросил остатки попкорна в квадратную урну с заслонкой, выпачканной пролитой газировкой: важно было толкнуть заслонку выбрасываемым предметом, а потом успеть отдернуть руку так быстро, чтобы не коснуться липкой поверхности; на этот раз фокус не удался – урна была переполнена, пришлось вдавливать пакет из-под попкорна в мусор, чтобы заслонка опустилась, как полагается. Вытерев испачканные солью и маслом от попкорна ладони о внутренние поверхности карманов, я шагнул в прохладное нутро магазина.

Я понятия не имел, где продают шнурки, но часто бывал в аптеках «Си-ви-эс» по всему городу и считал, что досконально изучил внутренний план этих заведений и классификацию товаров, «для глаз», «от головной боли», «для волос» – было написано на висящих табличках с некогда броским, а теперь устаревшим отсутствием заглавных букв, – но мало кто из покупателей, думалось мне, знает так же хорошо, как я, что беруши следует искать в дальнем углу, под табличкой «первая помощь», рядом с прищепками на нос для пловцов, подкладками под колени «Эйс», мазями «Круэкс», кремами и лосьонами «Каладрил», спреем от вшей «Лай-Бэн» и целыми полками лейкопластыря. С расположением полок в «Си-ви-эс» я ознакомился благодаря регулярным покупкам берушей. На неделю мне хватало одной упаковки, с годами я начал находить вкус в изысканном расположении этого товара, подразумевающем, и небезосновательно, что слишком тонкий слух – это физический недостаток, симптом, достойный лечения. Более того, в этом проходе между стеллажами редко скапливались покупатели таблеток, как под вывеской «от головной боли», и все ближайшие доверчиво не запечатанные коробки лейкопластыря – изготовленного точно по форме необычных ран, с призовым вкладышем миниатюрных полосок, которыми взрослые заклеивают даже глубокие порезы на пальцах, полученные, к примеру, при нарезании заранее разделенного на ломти бублика, поскольку такие полоски меньше бросаются в глаза и не свидетельствуют об изнеженности, чем лейкопластырь стандартного размера – казались мне сердцем аптеки. Из случайно открытой коробки с лейкопластырем веет запахом (это я обнаружил недавно, когда пластырь понадобился мне, чтобы заклеить один маленький на редкость противный порез[41]), от которого мгновенно переносишься назад, в свои четыре года[42], – впрочем, больше я не доверяю этому фокусу памяти на запах: есть в нем что-то от системного сбоя в работе обонятельных нервов, от низкоуровневой ассоциативной связи, низшей по сравнению с более утонченным пластом языка и опыта, между запахом, зрительным образом и эгоизмом, связью, которую некоторые писатели превозносят как нечто более реальное, чистое и исполненное священного смысла, нежели умственная память, подобно тому, как пузыри болотного метана пугливые провинциалы когда-то принимали за НЛО.

Берушами я постоянно пользовался не только для сна, но и на работе, поскольку обнаружил, что усиленные объемные звуки моих собственных челюстей и зубов, ощущение подводной заложенности в ушах, приглушение всех внешних шумов, даже щелканья кнопок моего калькулятора и шороха бумаг, помогают мне сосредоточиться. Бывали дни, когда я, занятый составлением пылких записок начальству, проводил в берушах целое утро и день, ходил в них даже в туалет и вынимал, лишь когда приходилось разговаривать по телефону. Но в обеденный перерыв я избавлялся от берушей – вероятно, этим и объяснялось иное свойство высшей гармонии моих мыслей во время обеда: дело было не только в солнечном свете и протертых очках, но и в том, что я отчетливо слышал мир впервые с тех пор, как утром выходил из подземки. (Берушами я пользовался и в метро.) Я выбрал силиконовые беруши «Флентс Сайлафлекс». Эти превосходные заглушки появились только в 1982 году, по крайней мере в аптеках, где я бывал. Раньше я покупал старые затычки «Флентс» в оранжевой коробочке, сделанные из пропитанной воском ваты, гигантские по размеру; приходилось резать их пополам ножницами, чтобы они плотно сидели в ушах во время работы; после них пальцы становились жирными от розового парафина. У Л. они вызывали отвращение, но она хранила беруши, забытые мною на подоконнике у кровати, в пустой коробочке из-под пастилок с пасторальным пейзажем на крышке, – и я ее не виню. Затем на рынок вышла компания «Маккеон Продактс» с предложением мягких берушей «Мэкс Пиллоу Софт®» – комочков прозрачной, похожей на гель замазки, закупоривающей слуховой проход так надежно, что барабанные перепонки слегка поднывали, когда давление пальцев ослабевало, потому что в ухе создавался слабый вакуум – вакуум! А всем известно, насколько плохо звук распространяется в вакууме! Следовательно, эти новые затычки не просто преграждали путь звуковым волнам, но и меняли звукопроводимость самого воздуха, находящегося в ушном проходе! Слух о новом продукте передавали из уст в уста, он распространялся от аптеки к аптеке. Я пользовался этой замазкой, пока не забыл, что такое настоящий звук. «Флентс» нанес контрудар, начал продвигать гладкую модель «Сайлафлекс» – цилиндрическую разновидность «Мэкса» телесного цвета, и в то же время постепенно снимал с производства старых монстров из ваты с воском, похожих на рулончики карамели «Тутси». Подобно «Мэксам», беруши «Сайлафлекс» продавались в пластмассовых коробочках с откидной крышкой, наподобие табакерки; я носил эти коробочки в кармане рубашки, чтобы вставлять новые беруши по мере надобности. Но «Флентс» по-прежнему опасался судебных тяжб и продолжал выпускать продукцию слишком большого размера, и хотя на упаковке значилось «три пары в удобном футляре», я продолжал делить каждый цилиндрик пополам и получал шесть полных комплектов. В постели я целовал Л., желая ей доброй ночи, пока она записывала события минувшего дня в дневник со спиральным переплетом, затем выбирал перспективную, хоть и побывавшую в употреблении заглушку среди лежащих на тумбочке, и вставлял ее в то ухо, которое предстояло обратить к потолку первым. Если Л. что-нибудь спрашивала уже после того, как я заткнул ухо и повернулся на бок, мне приходилось отрывать голову от подушки и подставлять нижнее, слышащее ухо. Поначалу я пробовал спать, заткнув оба уха, чтобы спокойно вертеться во сне и ничего не слышать, какое бы ухо ни оказалось сверху, но вскоре обнаружил, что вдавленное в подушку ухо по утрам побаливает; поэтому я научился переносить единственную теплую затычку из одного уха в другое во сне, в процессе переворачивания. К тому времени Л. смирилась с моим пристрастием к берушам; иногда, чтобы продемонстрировать прилив нежности, она брала деревянные щипчики для тостера, подхватывала ими затычку, собственноручно вставляла ее в мое обращенное к потолку ухо и слегка утрамбовывала, спрашивая: «Видишь? Теперь видишь, как я тебя люблю?»[43]