Читать книгу - "Президент Московии. Невероятная история в четырех частях - Александр Яблонский"

… Та барыня, которая одна из первых покинула Москву – вместе со своей челядью, арапами и шутихами, – являла собой пример интуитивного глубинного, стало быть, подлинного патриотизма, присущих, по убеждению и Толстого, и Энгельгардта, именно русским. И эта барыня, и все богатые, образованные русские люди, говорившие и думавшие по-французски подчас лучше, нежели по-русски, прекрасно знавшие, что жители Берлина, Вены, всех других городов Европы спокойно и славно живут «под французом», – все они бежали, бросая на погибель свои дома, имущество, состояния, ибо для русского «не было вопроса, хорошо или дурно быть под французским управлением» – этого просто не могло быть. Глубинный «скрытый» патриотизм был присущ настоящей и многослойной элите русского общества – Москва опустела. Кто же не мог покинуть Москву, равно как не мог стать холопом завоевателя, жег, уничтожал все, чтобы не досталось французу, или уходил в нравственное противление и отторжение завоевателя. Все они шапку не ломали ни перед императором, ни перед Мюратом, ни перед кем. Кто же ломал? – Пьяная потная озверевшая «страшная народная толпа» дешевых кабаков, предводимая всеми этими целовальниками, мутноглазыми малыми в халатах и чуйках, окровавленными кузнецами, искавшими случая подраться и лопотавшими несвязные речения на варварском не русском языке.

Оставление первопрестольной в 1812 году был лишь первым валом исхода как проявления подлинной любви к своему отечеству, и исход этот был из Москвы в Россию – в саратовские имения, в Ярославль, Воронеж, и уносили с собой Россию в Россию… Следующие волны противления были страшнее, обреченнее, опустошительнее. Уходили не из Москвы в Россию, а из России в никуда, ибо не было вопроса, хорошо или дурно быть под управлением мутноглазых люмпенов, лопотавших на варварском языке, – этого просто не могло быть. Остававшиеся же в стране потомки и наследники тех, кто не ломал шапку, уходили во внутреннюю эмиграцию. Все они – и физически уходящие, и физически остающиеся уносили Россию… в никуда, в самих себя, в слабеющую память о ее красоте и величии, сохраняя, тем самыми, ее для потомков, и было это проявлением подлинной любви к своему отечеству, но была эта любовь бесплодной, ибо на территории, которая некогда называлась Россией, России уже не было. Она оставалась лишь в сознании всех тех, кто не ломал шапку. Волна за волной уносила все лучшее, что некогда было, вымывая даже из каждого следующего слоя «победителей» самое достойное и жизнестойкое. Много было волн исхода, больших и малых; цунами же случились дважды: после катастрофы начала XX века, и в XXI, на свежей памяти князя, когда побежали все, безоглядно и обреченно.

Ксаверий Христофорович прекрасно знал, что без воссоздания нации, без привлечения всего самого лучшего, что рассеяно по миру и по Московии, его страну ждет неминуемая гибель. Пропасть между этим знанием и этим предчувствием неизбежной беды, с одной стороны, и въевшиеся в плоть и кровь культ долга и потребность следовать ему, с другой, разламывала ум и психику князя, но чувство долга, то есть верность своему сюзерену, своему Лидеру было сильнее.

Лидер всего этого, то есть надвигающегося неизбежного краха, не понимал, не хотел понимать, не мог… Да и бессилен нынешний что-то изменить. Уверовав в безграничность запасов углеводородов как бесспорную панацею от всех бед и незыблемую основу своего могущества, он забыл простую истину, вернее, он никогда её и не знал, но если бы и знал, то не принял бы ее к обсуждению, как никчемную. А истина проста: каменный век закончился не потому, что закончился камень на Земле. Люди поумнели.

Самое простое – смести всю эту надстройку, с этим Хорьковым, гипнотизирующим Хозяина и ведущим очень странную игру, общие очертания которой становились понятными Энгельгардту, с этим Сучиным-Карагандой, повязавшим Гаранта страхом и угрозой возмездия со стороны Сидельца, со слащавым, скользким духовником, регулярно подпитывающим ксенофобские настроения Лидера Наций, когда-то находившиеся в зачаточном состоянии, но приобретшие стараниями о. Фиофилакта угрожающие размеры, с глубокомысленным идиотом спикером и всей прочей камарильей. Смести можно, а что потом? Кто придет на смену? Ксаверий Христофорович недавно просмотрел запись пресс-конференции Президента в Великом Вече. Он всматривался в лица людей, сидевших не в президиуме – Нацлидер сидел отдельно, чуть позади президиума, в специальном гербовом кресле, – а в зале, то есть в лица властителей второго и третьего ряда. «Гоголь сегодня!» (В скобках следует отметить, что Ксаверий Христофорович был, пожалуй, единственным знатоком и любителем классической русской литературы в высших эшелонах власти Московии). В зале сидели холопы. Гоголевские персонажи, переодетые в костюмы от лучших кутюрье XXI века. Таки казалось, что сейчас прозвучит реплика Аммоса Федоровича или Земляники. Персонажи радостно переглядывались, согласно кивали и угодливо надсадно смеялись странным шуткам Президента, восхищенные своим единением с Хозяином, своим приближенным к нему положением, горделиво счастливые своим рабством и, особенно, рабством возвышающего свойства, кое выделяло их из сонма других рабов, ибо они – приближенные – тоже имели своих рабов – рабов низшего сорта. Все эти Бобчи-Добчинские в едином порыве осуждающе покачивали головами, реагируя на замечания Лидера о происках шакалящей нечисти и опять переглядывались, восхищаясь своим единением, принадлежностью к клану хозяев, а заодно, проверяя реакцию близсидящего: не выделяется ли кто, не увиливает ли от осуждающего покачивания головой, не отвлек ли своего внимания от слов Президента, не благоволит ли к бороденкам в ермолках и, вообще, как прикинут… Перефразируя Герцена – князь, что ни говори, был эрудированнейшим человеком своего времени, – перефразируя Герцена: нескончаемая вереница господ, если смотреть из последнего ряда Собрания и нескончаемая вереница рабов, если смотреть от гербового кресла. Сажать рабов второго или четвертого ряда в президиум, всё равно, что менять шило на мыло. Эти – в президиуме – уже давно о патриотизме твердят – значит, насосались, как умница Салтыков-Щедрин отметил: «на патриотизм стали напирать. Наверное, проворовались», – и это знал Ксаверий Христофорович. Новые же начнут всё с начала.

Надо мести всех одной метлой. А дальше что? Кто придет на эти места? Эти хоть как-то – плохо и бездарно, воруя, не оглядываясь и пресмыкаясь, не стесняясь, но делают дело – лучше бы не делали, – а придут другие, которые ничего не умеют, не знают, и где взять их и кто они?! И гнать нельзя, и не гнать… Направо пойдешь…

Впрочем, кажется уже поздновато. Можно, конечно, пресечь, но воробушек выпорхнул. Только если из пушки… Ксаверий Христофорович вспомнил последние диспуты.

Умный прожженный Драбков и клинический идиот Максим Максименко – то есть дурак с апломбом, заквашенном на безграмотности и унавоженном шизоидными тенями. Драбков и брызгающий слюнями, прыгающий, аки пузырь на раскаленной сковороде, истошно выкрикивающий тупые лозунги и постоянно выбегающий «Политолог с недержанием», Драбков и утомленный скептичный якобы Либерал, лукавящий, но благообразный спарринг-партнер для битья «Попрыгунчиком», Драбков и бессмертная «бабушка русской революции», нелепая и уже жалкая… Нормальных оппонентов типа Леонтковского к экрану не допускают. Драбков… Уж не Драбков ли всё это затеял. Не похоже. Драбков лишь капусту стрижет. Журналист Л. от словесных баталий отказался, сославшись на якобы геморроидальное кровотечение – лечащим врачом была старший майор ГП, одна из провереннейших сотрудниц Ксаверия Христофоровича. Она кровотечение не подтвердила; видимо, этот лис Л. что-то пронюхал новое и помчался к бабке. Да и Бог с ним. Главное было в другом. Все эти дуэлянты, непримиримые идеологические враги, то есть самые верные явные столпы режима, с одной стороны, и, с другой, самые верные закамуфлированные, то есть легально оппозиционные, столпы того же режима – все, без исключения не сомневались в наличии «мистера X». Полемика заключалась лишь в том, кто за ним стоит, имеет ли он какие-то шансы, а если имеет, то чем это грозит, или что это принесет, как его опознать и так далее. В общественном сознании этот фантом стал жить самостоятельной жизнью. И если вдруг он обретет плоть и кровь, его имя станет самым популярным в стране и шансы этого X, как это ни невероятно, будут неубиенны (хотя сам он, конечно, смертен…). И никакие чипы здесь не помогут.