Читать книгу - "Вадим - Светлана Сачкова"

Сидя за столом и уткнувшись лицом в ладони, Вадим бродил мысленно среди оливковых деревьев, щурился на встающее из-за горизонта солнце. Прекрасная чернокожая рабыня в белом одеянии несла на плече длинный кувшин с водой. Ничем не поддерживаемая грудь ее колыхалась при каждом шаге под легкой тканью.

Или же чуть менее романтично. Как вариант.

Он был где-то совсем далеко, среди серебрящихся олив и полуденного зноя. Лежал на траве; рядом журчал родник и звонко стрекотали насекомые. Одно из них, запрыгнув на его ногу, пробиралось вверх по штанине…

Раздался стук в дверь, и Лера сказала:

— Вадим Сергеевич, к вам Николай Тимонин.

Мгновенно вскочив, Вадим увидел входящего в кабинет лучшего друга: огромного, с черными космами до плеч, улыбающегося укутанным в широченную бороду ртом и добрыми ярко-голубыми глазами. Они оба ринулись по кратчайшему пути, пересеклись посередине и долго переваливались друг у друга в объятиях, похлопывая, пожимая и отстраняясь полюбоваться.

— Ты че, потолстел, что ли? Блин…

— А у тебя волос вроде меньше стало… Или так кажется?

— Вроде похож на себя, а вроде и нет…

— А сам! Загорел, поистрепался…

— Ну, ты как, жена как, сын?

— Да нормально… ты-то как?

— Да я че?! Я как всегда…

— Как съездил-то?

— Съездил супер!

Несколько минут они продолжали диалог в том же режиме, с каждым разом чуть уточняя вопросы. Потом Колька заторопился:

— Слушай, я так забежал, на минутку. Мне еще надо кое-куда заскочить, а к вечеру я буду свободен. У тебя на вечер какие планы?

— Ты б хоть заранее предупредил… — Вадим посмотрел в календарь на столе. — У меня в полседьмого встреча, уже не отменишь. Но ненадолго, в восемь освобожусь. В кабак сходим или отметим по-домашнему?

— По-домашнему! Илюшку твоего повидать охота, и вообще… Если я не напрашиваюсь, конечно.

Колька кокетничал. Вадим отстранился:

— Посмотрите, какие формальности…

— Ну, мало ли… давно не виделись, и все такое…

Они посмеялись.

— Ну, тогда езжай к нам — сразу, как освободишься. Я Машке сейчас позвоню, пусть приготовится встречать любимого гостя.

Колька возмутился:

— Да че готовиться, семейная же обстановка! Она там щас устроит устриц и омаров!

— Ничего, ты небось и не такого едал…

Они еще раз обнялись и простились до вечера.

Вадим страшно соскучился по Кольке, с которым дружил еще с первого класса. Колька был личностью весьма занятной. Закончив школу, он без труда поступил в МФТИ, но на втором курсе бросил — ему стало скучно. И с тех пор он занимался черт знает чем: работал звукорежиссером, водителем, банщиком. Три года назад он превратился в психолога, хотя психологии нигде не учился, и трудился в рекомендованном молодежи Минздравом РФ психологическом клубе, смахивающем отчасти на тоталитарную секту. Там он довольно быстро стал культовым персонажем и вел массу ролевых игр и тренингов вроде «Армагеддона» (выживание без воды и пищи в настоящем лесу), «Сексуальности» (обучение секретам плотской любви) и «Трансформации» (коренное изменение личности путем трехдневного пребывания с группой себе подобных в ограниченном пространстве). Еще он немного интересовался оккультизмом, кельтской музыкой, собирал шаманские бубны и читал странные книги. А последние полгода Колька провел в путешествиях по Южной Америке, пристроившись к этнографической экспедиции.

Впереди был еще целый рабочий день. Вздохнув, Вадим сел за стол.

— Вадим Сергеевич, можно?

Лера встала около двери, очертив на фоне стены собственный силуэт. Ее облик показался Вадиму французским: синий свитер с треугольным вырезом, из него торчит воротник белой рубашки, а сверху розовый шейный платок. Лера оставила дверь открытой:

— Послушайте.

Из коридора донеслось:

— Блядь! Сука! Блядь!

Слова были продекламированы громко, со вкусом. Лера прикрыла дверь и понизила голос:

— Надо уже что-то делать. С Карасем.

Толе Карасю, талантливому программисту и очень обаятельному человеку, многое позволялось. Будучи всеобщим любимчиком, он к тому же носил маску шута. Женщины не могли совладать с его чарами и влюблялись в него; Толя, в свою очередь, волочился за женщинами — правда, невозможно было понять, всерьез или только для виду. Помимо прочего, Толя имел особенность: он беспрерывно матерился. Это было чем-то вроде болезни: без мата он жить не мог, как без воздуха. В данный момент он прогуливался по коридору, выкрикивая ругательства, — просто так, для души.

Лера произнесла страдальчески:

— Звонили охранники снизу. Сказали, что он, выходя, вместо фамилии пишет в журнале слово на букву «х»…

Вадим покатился со смеху, не удержавшись. Лера добавила мягко:

— У него трехлетняя дочка матом ругается, как сапожник. Так говорят.

Вообще-то, Вадим неоднократно беседовал с Карасем, даже грозил увольнением; тот держался неделю, затем опять начинал. Когда посторонние приходили в офис, Карася всегда лично предупреждали во избежание неприятностей. Порой даже это не помогало: он шел в туалет поругаться всласть в одиночестве, но туда, к своему ужасу, заходили по надобности посетители.

— Ладно, зови его. Не знаю, что ему еще сказать. Из зарплаты вычитать, что ли?

Появился Карась: в отличном расположении духа, нес себя гордо, как жареного петуха на блюде, и имел на лице выражение настоящего мачо. Вадим даже залюбовался. Толя всегда ему нравился, и Вадим не отказался бы с ним дружить. Только ему было непонятно, каким образом люди начинают дружить в таком возрасте; не скажешь ведь: «Давай дружить». Кроме того, Карась имел Серенького в качестве закадычного друга. Это была довольно странная пара: Серенький на фоне Карася совершенно терялся и старался выделиться хоть чем-нибудь. Поэтому Сема был франтом и чрезвычайно хорошо одевался.

— Присаживайся.

Вадим указал Толе на кресло.

— С завтрашнего дня будем вычитать из зарплаты. Решим, каким именно образом. По пять рублей за слово или сразу, оптом — по проценту в день.

Мгновенно сообразив, о чем идет речь, Толя взмолился:

— Вадим Сергеевич… Я уже сколько старался… Вы же знаете, я не могу без этого. Вот прямо два часа не ругаюсь — и чувствую, что сейчас… ну не знаю, лопну, что ли… меня прямо тошнить начинает, пульс зашкаливает… я не то, что работать, — ничего не могу… Вам жена моя скажет. Она сколько боролась, ребенок ведь и все такое…