Читать книгу - "Матани - Артур Каджар"

– Просыпайся, оболтус! Ты что, лунатик, что ли? Почему не в постели?

Я зевнул, протер глаза и оглянулся. Бабушка стояла надо мной и трясла за плечо. Рассвело, петух под лестницей кричал изо всех сил. Я попытался встать, но ноги так затекли, что я снова сел, застонав. К тому же ушибленная коленка больно стрельнула.

– Что это с ногой? Это так вы вчера в карты играли?

Бабушка осторожно развязала бинт на ноге и осмотрела ранку.

– Сиди, я сейчас приду.

Она вернулась с банкой прополиса, наложила новую повязку и отправила меня в постель. Я проснулся далеко за полдень, в доме было жарко и тихо, сонно жужжала муха на окне и тикал маятник в гостиной. Заглянула бабушка и позвала обедать. В голове стоял туман, я умылся и сел за стол в полной уверенности, что сейчас последуют расспросы, но бабушка почему-то так ничего и не спросила, пока я ел, а потом сказала:

– Ходила на почту, звонила твоей маме. Она сказала, что договорилась на сегодня с доктором по поводу твоего зуба. Так что переоденься, через полчаса автобус в город едет, времени мало, еще до дороги дойти надо.

Бабушка посадила меня на автобус, заплатив водителю, и через пару часов меня в городе встретила тетя, мамина сестра, но к зубному меня отвели только на следующий день. В то лето меня обратно в деревню не отправили, и Анжелу больше я не видел.

Позже выяснилось, что бабушка в то утро провела целое расследование, а так как в деревне ничего ни от кого не скроешь, выяснила, где и у кого мы с Валериком провели вечер, и ужаснулась. Желая спасти меня от «распутной» Анжелы, она договорилась с родней и отослала меня в город.

Я замкнулся и на несколько месяцев перестал разговаривать с мамой. Папа пытался вести со мной разговоры как с мужчиной, и кончилось это тем, что я и с ним перестал разговаривать. Я видел, что родители очень сильно переживают, а по утрам у мамы часто бывают заплаканные глаза, и в итоге пожалел родителей и помирился с ними, хотя и не простил им полностью такого предательства.

Весь год я хранил медальон, тщательно пряча в укромных местах, и с особым нетерпением ждал лета. Когда наконец в первых числах июня мы приехали в деревню, и бабушка с дедом, ахая, получали свои подарки и городские гостинцы, я улизнул и помчался к Валерику, зная, что его всегда привозят в деревню пораньше. Валерик за год догнал меня по росту и стал смелее. С порога нагло сообщил, что рогатки нету, украли в Тбилиси. Я сел на знакомую тахту, а Валерик притащил новый кассетный магнитофон и стал им хвастаться. Я, не в силах больше терпеть, спросил про Анжелу.

– Тю-тю твоя Анжела, – ошарашил меня он. – Отец выгнал из дома. Даже десятый класс не успела окончить, а уже залетела.

– Как это, выгнал? И где она?

– Кто ее знает? Вроде к какой-то подруге в Москву убежала, – он сделал паузу и скривил губы, – ребенка там рожать.

Пока я пытался понять, как Анжела может рожать, и почему ее выгнали из дома, Валерик назидательно произнес:

– Говорил же тебе, испорченная она.

Я вскочил со сжатыми кулаками.

– Я сейчас этот магнитофон об твою башку разобью!

Он посмотрел на меня и испуганно обнял кассетник.

– Да будет тебе! Ну хорошо, извини, – он улыбнулся и пробормотал, – такой же псих остался, не вырос вообще.

Я сел обратно, глядя в пустоту. В голове стучала одна мысль – больше не увижу, больше не увижу. Потом мне стало так нестерпимо жаль ее, что из глаз предательски выкатились слезинки. Валерик удивленно хмыкнул, затем подсел ближе и неловко обнял меня.

– Знаешь, я ее как-то встретил в деревне после того, как тебя увезли. Спрашивала про тебя. – Он помолчал. – Грустная была.

Я встал, похлопал его по плечу и вышел из дома. На улице я разревелся по-настоящему. Шагал по какой-то улочке и руками, а затем рубашкой вытирал лицо. Я дошел до родника, умылся и выпил холодной воды, потом отошел к церкви и сел на камень, хорошо прогретый солнцем. День стихал, никого у родника не было. Бродячая белая собака напилась из ручья и подошла ко мне. Выгнув спину, она потянулась и улеглась возле моих ног. Слушая журчание ручья и затихающие деревенские звуки, я гладил собаку и постепенно успокоился. Грусть осталась, но слез уже не было. Я достал медальон из кармана брюк. Мне показалось, что у ангела с закрытыми глазами особенно печальное лицо, я вздохнул и прижал монетку к губам.