Читать книгу - "Мертвые пианисты - Екатерина Ру"

— Да, у меня тоже бывают спады, как у всех! Или, может, он думает, что это очень просто: растить особенного ребенка и при этом заниматься творчеством?

— Перестань, я же говорю! Конечно, он все понимает.

— Тогда что? По-моему, выставка тут ни при чем. Он просто не хочет, чтобы мы были вместе. Это из-за моего возраста? Да? Ну скажи, да?

— Послушай, ну папу тоже можно понять. Просто он…

В окно смотрел обглоданный безжизненно-белый месяц. Звезд на удивление было много, и они сверкали остро и отрывисто, словно стаккато в «Смелом наезднике» Шумана. Приподнявшись на локтях, Надя принялась их пересчитывать. Несколько раз сбилась со счета и так и не сосчитала. Бросила.

С того вечера Яна стала ругаться с папой постоянно. Трещина углублялась, ширилась, разветвлялась. При Наде Яна старалась сглаживать интонации, но как только Надя уходила в комнату, ее голос мгновенно заострялся. И папин тоже.

Еще Яна стала приходить в гости все реже. А после очередной ссоры ушла навсегда. Надя сразу поняла, что она больше не вернется. Еще когда Яна натягивала на себя в прихожей приталенное бежевое пальто и замшевые сапоги на невероятно высоких каблуках.

— Давай, тебя тут никто не держит. Катись отсюда, — кричал папа из кухни. — Иди, пожалуйся на меня папочке. И пусть он подберет для тебя молодого и богатого гения.

Яна не ответила папе. Натянув пальто и сапоги, склонилась к стоящей рядом Наде. Больно вцепилась ей в плечи. Прошептала:

— Ты очень классная… Пусть у тебя все в жизни получится.

И ее акварельно-синие глаза влажно заблестели.

Всю следующую неделю папа практически не смотрел на Надю, не разговаривал с ней. Надя думала, что, возможно, каким-то образом виновата в папином разрыве с Яной. Возможно, совершила какой-то грех. Например, один раз из-за простуды не отправилась гулять и помешала серьезному разговору. Несколько раз она даже пыталась попросить прощения. Но как только подходила к папе, тот поворачивался к ней резким сердитым движением. Бросал царапающий и очень быстрый взгляд. И Надины голосовые связки тут же разбухали и расползались в разные стороны.

Надя переживала молча, внутри себя. Снова перестала спать. Снова стала неотрывно смотреть по ночам на тяжелое небо, уплывшее в густые чернила. Проколотое все более редкими звездами. Надя думала о грустной уходящей Яне, о сердитом папе, о своих возможных грехах. И до зуда в лопатках ворочалась на затхлой простыне, не сменявшейся со дня переезда.

А вчера вечером папа долго и раздраженно говорил с мамой по телефону. Его голос был таким громким и раскаленным, что каждая фраза казалась Наде прикосновением шипящего утюга. Надя закрылась в комнате, надела Янины наушники и включила на телефоне Листа. В первый раз на полную мощность. Чтобы только не слышать папиных раскаленных фраз. Чтобы ничего не слышать, кроме музыки. Папин голос тут же откатился далеко в сторону. Правда, он все еще был ощутим, упрямо пробивался сквозь переливчатые ноты. Но смысл слов больше не доходил до Нади. А это главное. Больше не было горячей утюжной поверхности. Только слегка почесывались в ушах и затылке уже полученные ожоги.

Папа явно звонил потом кому-то еще. Кому-то, кроме мамы. А Надя стояла у окна с Листом в ушах, смотрела на свежую закатную рану, тянущуюся над коростами крыш. И еще на плесневелое пятнышко в виде улитки — на оконном откосе.

— Собирайся, — сказал папа сегодня.

Поставил на кровать Надину дорожную сумку и вышел из комнаты.

У Нади под ребрами что-то вздрогнуло, как пойманная рыба, и тут же затихло. Больше под ребрами, казалось, не было вообще ничего, кроме фантомного зуда. Словно все живое нутро кто-то вырезал, и отчаянно заныла образовавшаяся пустота.

Надя осталась стоять одна посреди комнаты. Своей комнаты, которая уже делалась чужой. И вдруг поняла, что с самого начала, с самого первого дня в папиной квартире предчувствовала подобный исход.

Собирая дрожащими руками одежду и учебники, натягивая куртку и садясь в папину машину, Надя почти не думала. От страха в голове перекатывались увесистые шары. Маленькие и большие, но все мучительно тяжелые. Они сталкивались и разлетались, ударяясь о височные, лобные и теменные кости. Расплющивая мысли. Надя была уверена в одном: ее возвращают к маме. К дяде Игорю, молитвам и тушеной брюкве. К бордовому дивану в гостиной.

Но неожиданно папина машина останавливается рядом со знакомым сквером. Нет, не тем, в котором Надя гуляла с музыкой в ушах, ожидая конца серьезных разговоров. А тем самым, в котором однажды чуть не заблудилась по дороге в школу. Около «Ароматного мира». Тогда здесь толпились люди, зацветало лето, и солнечные лучи были плотными и теплыми. Ярко зеленели кусты. А теперь здесь пусто, сумрачно, и от кустов остались одни черные скелеты. Черные прочерки в пасмурной пустоте.

Надя с папой выходят из машины, и им навстречу из пустоты вырастает бабушка.

— Здравствуйте, Софья Борисовна, — чуть сдавленно говорит папа.

— Ну что, наигрался? — откликается она ржавым глубоким голосом и забирает у него из рук Надину сумку.