Читать книгу - "Блеск и нищета куртизанок. Евгения Гранде. Лилия долины - Оноре де Бальзак"

решения рассудка, особенно у молодого человека, чьи желания так жестоко подавлялись; однако образ святой женщины, которая терпела медленную пытку в Клошгурде, так ярко сиял в моем сердце, что сначала я устоял перед соблазном. Моя верность придавала мне особую привлекательность в глазах леди Арабеллы. Мое сопротивление разожгло ее страсть. Как и многие англичанки, она любила все блестящее и экстравагантное. Ей хотелось перцу, остроты в сердечных утехах, вроде того как многие англичане добавляют в пищу жгучие приправы, чтобы подстегнуть свой аппетит. Жизнь светских женщин с ее неизменной благопристойностью, строгостью правил и привычной размеренностью кажется им бесцветной, однообразной, и они восхищаются всем романтическим и недоступным. Я не сумел разгадать этот характер. Чем больше я замыкался в холодном презрении, тем сильнее разгоралась страсть леди Дэдлей. Эта борьба, в которой она поставила на карту свою гордость, возбудила любопытство в нескольких салонах, что было ее первой удачей, ибо она видела в этом залог успеха. Ах, я был бы спасен, если бы какой-нибудь друг передал мне жестокие слова, сказанные ею о г-же де Морсоф и обо мне:

— Меня раздражает это воркование двух голубков!

Не пытаясь оправдать свою измену, я хочу лишь обратить ваше внимание, Натали, на то, что у мужчины меньше возможностей противиться женщине, чем у вас — отвергать наши домогательства. Обычай запрещает нашему полу оказывать решительное сопротивление, которое у вас служит приманкой для влюбленных, к тому же вам оно диктуется правилами приличия; у нас же, напротив, по какому-то неписаному закону мужской галантности сдержанность считается смешной; мы признаем скромность вашей привилегией и предоставляем вам право принимать поклонение; но если мы поменяемся ролями, мужчину осыплют насмешками. Хотя меня и охраняла моя любовь, я был в том возрасте, когда человек не может оставаться равнодушным к обольщению тройных чар: красоты, гордости и преданности. Когда леди Арабелла на балу, где она была царицей, как бы бросала к моим ногам поклонение, которым ее окружали, и искала моего взгляда, чтобы прочитать в нем, понравилась ли она мне в новом наряде, а видя, что понравилась, трепетала от восторга, мне против воли передавалось ее волнение. К тому же она бывала там, где я не мог избежать встречи с ней: мне было трудно отказываться от некоторых приглашений, исходивших из дипломатических кругов; ее положение открывало перед ней все салоны, и с ловкостью женщины, умеющей добиваться своей цели, она подстраивала так, что хозяйка дома сажала ее подле меня; затем она принималась шептать мне на ухо.

— Если бы вы любили меня, как госпожу де Морсоф, — говорила она, — я бы всем пожертвовала ради вас.

Смеясь, она предлагала мне самые унизительные для нее условия; обещала сохранять полную тайну и просила лишь позволить ей любить меня. Однажды она сказала мне фразу, которая могла бы удовлетворить самое надутое тщеславие и самые необузданные желания молодого человека:

— Я буду вам другом всегда и любовницей, как только вы пожелаете!

Наконец она задумала поймать меня в ловушку, воспользовавшись моей доверчивостью: подкупила моего лакея и после званого вечера, на котором была особенно хороша и убедилась, что сумела разжечь мое желание, оказалась ночью у меня в комнате. Этот скандал прогремел на всю Англию, и ее чопорная аристократия была потрясена не менее, чем херувимы при виде падшего ангела. Леди Дэдлей, покинув британские эмпиреи, отказалась от состояния мужа и решила затмить своими жертвами ту, чья добродетель была причиной этого нашумевшего события. Леди Арабелла, как демон, взлетевший на купол храма, захотела раскрыть передо мной самые пышные чертоги своего пламенного царства.

Будьте снисходительны, умоляю вас, читая эти строки. Здесь речь идет об одной из самых интересных проблем человеческой жизни — о кризисе, через который проходит большинство мужчин, и я хотел бы объяснить его, хотя бы для того, чтобы зажечь сигнальный огонь возле столь опасного подводного камня. Эта прекрасная леди, такая гибкая, такая легкая, эта бледная женщина с молочной кожей, такая томная и хрупкая, с точеным лбом, увенчанным облаком тонких рыжих волос, это воздушное существо, словно излучающее фосфорическое сияние, обладает железной силой. Нет такой строптивой лошади, которую не усмирила бы ее нервная рука, такая, казалось бы, нежная ручка, которая не знает усталости. Ножка у нее, как у лани, сухощава и мускулиста, а линии ее восхитительны. Она так вынослива, что ей не страшна никакая борьба. Ни один всадник не угонится за ней, когда она мчится верхом; в скачках с препятствиями она победила бы кентавров; она убивает оленей и косуль на скаку. Тело ее не знает испарины, впитывает огонь из атмосферы и не может жить без воды. Сердце ее пламенеет, как африканское солнце; страсть налетает, как вихрь в бескрайней пустыне, жар которой светится в ее глазах, — в пустыне, с палящим небом и прохладными звездными ночами, полными лазури и любви. Какой контраст с Клошгурдом! Женщина Востока и женщина Запада: одна притягивает к себе и впитывает малейшую каплю чувства, другая изливает свою душу на близких, окружая их лучезарной атмосферой; одна быстрая и тонкая, другая спокойная и полная. И наконец, задумывались ли вы когда-нибудь о сущности английских нравов? Разве мы не видим у англичан обожествления материи, ярко выраженного эпикурейства, которому они предаются обдуманно и искусно? Что бы англичане ни говорили, что бы ни делали — Англия материалистична, быть может сама того не сознавая. Ее религиозные и моральные принципы лишены Божественной одухотворенности, католической восторженности, того глубокого очарования, которого не может заменить лицемерие, какую бы личину оно ни надевало. Англичане в совершенстве овладели искусством жить, наслаждаясь каждой крупицей материального мира; вот почему их туфли — самые восхитительные туфли на свете, их белье обладает непревзойденной свежестью, их комоды благоухают особыми духами; в определенные часы они пьют умело заваренный ароматный чай, в их домах нет ни пылинки, они устилают полы коврами от нижней ступеньки лестницы до самого дальнего уголка в доме, моют стены подвалов, натирают до блеска молотки у входных дверей, смягчают рессоры в экипажах; они превращают материю в питательную среду или пушистую оболочку, блестящую и чистую, в которой душа замирает от наслаждения; но из-за этого их жизнь становится ужасно монотонной, ибо такое безоблачное существование не ставит перед ними никаких препятствий, лишает их непосредственности восприятия и в конце концов, превращает в автоматы.

Итак, среди обольщений английской роскоши я неожиданно узнал женщину, быть может единственную в своем роде, опутавшую меня сетями любви, неизменно возрождавшейся из пепла, любви, которую лишь разжигало мое суровое