Читать книгу - "Ибупрофен - Булат Ханов"

Он как умел бежал от контактов и коммуникации. Когда же какой-нибудь словоохотливый мозгоклюй вцеплялся в покорного слушателя занудными историями, попавший в ловушку Олег беспомощно поддакивал. Его поражало, до какой степени скучные люди интересны самим себе.

Собственными историями он ни с кем не делился. Примечательные события плавно обходили его стороной, да и к тому же Олег плохо различал между существенными деталями и лишними подробностями.

По иронии, из коммуникации и контактов состояла его работа. Он служил в крупном банке и готовил справки для юридических лиц. К счастью, связь с клиентами за редкими исключениями укладывалась в спасительный формат деловой переписки. Если же вдруг требовалось уточнить отдельные вопросы по телефону, Олег долго храбрился, прежде чем набрать номер. Когда голос у тебя робкий, некоторые воспринимают это как приглашение нагрубить.

Сильнее всего Олега тревожила судьба вымирающих видов.

Одержимый ими, Олег с каждой зарплаты отчислял треть в фонды дикой природы. Он жертвовал точечно: на тасманских дьяволов, горных горилл, борнейских орангутангов, китовых акул. Всех беззащитных существ, живущих скромной невидимой жизнью, хотелось уберечь от исчезновения.

Самые симпатичные– суматранские носороги. Пять десятков этих величественных животных, сохранивших сходство с шерстистыми пращурами, жило в горах Индонезии под призором активистов. Пять десятков от некогда распространенного во всей Юго-Восточной Азии вида. К такому привела вырубка лесов под пальмовые плантации, продажа редких сортов древесины и браконьерство. Олег бы голыми руками задушил тех, кто скупает рога, чтобы исцелить болячки или украсить коллекцию побрякушек. Богачи отсиживались в неприступных особняках, а черное дело творили руками местных бедняков, готовых рискнуть всем ради убийства носорога.

Таким следовало давать пожизненное, а им давали не больше десятки.

Злосчастным существам подрезали проклятые рога, чтобы уменьшить их привлекательность в глазах дьявола. Дьявол, подкованный в арифметике, довольствовался и подрезанными. Чем рог короче, тем выше его ценность.

Ни сажать, ни душить злодеев Олег не мог и потому довольствовался донатами, проклиная себя за бездействие.

Теория малых дел– та еще фальшивка, вот только мир устроен так, что ничего кроме малых дел ты предложить не в силах.

Кто-то утверждал, что любовь к животным– это оправдание мизантропии. Другие доказывали, что тот, кто не любит животных, не способен и на любовь к людям. Отталкивали и первые, и вторые. Что это за привычка каждую привязанность сводить к любви или к ненависти? Олег не считал себя ни другом животных, ни их защитником– с его-то потугами. С людьми тоже не враждовал. Разве что удивлялся, по какой небесной ошибке родился в теле, которое его ощущениям не соответствовало.

Иногда сам факт принадлежности к человеческому роду пугал, как пугают необъяснимые совпадения или вылезшие из-под плинтуса воспоминания, куда ты их по мнительности заточил. Так, однажды отдел Олега повезли на шашлыки. Начальник, по-хозяйски насаживая говядину на шампуры, говорил под нос, но так, чтобы все слышали. Здравствуйте, коровка. Как дела? Приветствую вас на корпоративном мангале. Лишь по смеху остальных Олег понял, что это шутка.

Его пугали фрики, заводившие ежиков с их неуживчивостью и непригодными для квартир биоритмами.

Его пугали туркмены на центральной улице города. Они накачивали обезьянку успокоительным, одевали в распашонку и предлагали прохожим фото с ней.

Его пугали подростки, которые обкалывались до потери чувствительности и лезли под трамваи. В гробовое мартовское утро одного такого суицидника техслужбы соскребли с рельсов прямо под окнами Олега, который до того считал флешмоб с выпиливанием городской страшилкой.

От подруги Олег прятал три секрета. Во-первых, донаты, которые не сумел бы ничем оправдать. Во-вторых, бутылку коньяка. Обернутая в тряпье, она пылилась в кладовой на дне ящика с инструментами. Олег бросил пить через три года, как умерла мама, а бутылка символизировала запечатанную дверь в анестетический подвал, куда можно забиться, когда расхождения со всем внешним станут невыносимыми. И, в-третьих, вечерний душ. Никто не догадывался, что лучшие минуты жизни Олег проводил в чугунной ванне с отколупавшейся эмалью. Колкие струйки били по темени, по лбу, по опущенным векам, и вода смягчала переживания. В такие мгновения Олег воображал себя буддийским монахом, совладавшим с тревогами, отрекшимся от мирской суеты. Душ открывал путь к кратковременному примирению с собой, а значит, и ко сну.

За годы, что Олег делил постель с подругой, он ни разу не соблазнился иллюзией, будто их души родственны. Подруга оставалась непостижимо-чужой и словно в доказательство этому помечала территорию своими знаками– цветами на подоконнике, магнитиками на холодильнике, волосами в силиконовом ситечке для ванной. Все это укладывалось в список неизбежных трудностей, предопределенных законами человеческого общежития. Олег утешался, что его главный сосед по общежитию уживчив и терпит его заскоки. Хотя подруга и пошучивала над мясом из пробирки, за которым Олег специально ездил в гипермаркет, она не настаивала, чтобы он покупал части тела убитых коров, свиней и кур.

Сама мысль завести ребенка– хоть с кем– казалась Олегу дикой. На каждого суматранского носорога приходится примерно сто семьдесят один миллион особей доминирующего вида. Дело не в том, что человек– раковая опухоль планеты (это такая же глупость, как и утверждение, будто человек– венец творения). Дело в том, что людей слишком много. Это как если бы в колоде было не тридцать шесть карт и не пятьдесят четыре, а, скажем, триста восемьдесят пять. Попробуйте хотя бы разложить их на столе. Никакая игра не заладится.

Несправедливость крылась в самом природном порядке. Самка носорога вынашивала детеныша от пятнадцати до восемнадцати месяцев и еще два года кормила его молоком. Если жизнь носорога не обрывали браконьеры, ее продолжительность все равно редко превышала пятьдесят лет. Какое потомство способна оставить после себя плодовитая самка при лучшем стечении обстоятельств? Пять носорожиков? Шесть? Семь? А сколько на такую мать придется самок, которые лишены фертильности, генетически неполноценны из-за инбридинга^[3], растерзаны наемными выродками? Олег видел фотографии мертвых носорогов, чьи рога снесли бензопилой вместе с половиной лица. Эти кадры плюс знание, что суматранских носорогов всего пятьдесят, отравляли всякую мечту о будущем.

И какая теперь разница, хомо хомини люпус эст или хомо хомини люмен эст?

По всем признакам Олег, насколько он мог об этом судить, пребывал в затяжной депрессии. Она делала утренние пробуждения тягостными и вынуждала отступать всякий раз, когда на службе маячило повышение, грозившее вытянуть из нескладного тела последние силы. Депрессия представлялась кем-то вроде небритого пассажира, который каждое утро и каждый вечер едет в трамвае на соседнем сиденье с Олегом и время от времени пристает к нему с мерзкими вопросами.