Читать книгу - "С Хейердалом через Атлантику. О силе духа в диких условиях - Юрий Сенкевич"

– Это пища древних моряков, – растроганно вздыхает Тур. – Все великие географические открытия сделаны на солонине. Недурно бы к ней русских сухариков!

Тур помнит их вкус еще со времен войны, когда, ему – младшему офицеру британских вооруженных сил – пришлось быть в Мурманске. Он не знал ни слова по-русски, ему посоветовали: «Вы им просто улыбайтесь!» На следующий день Тур, иззябший, голодный, стоял на палубе советского торпедного катера. Угрюмый сопровождающий поглядывал на иностранца с недоверием, и тогда Тур улыбнулся, широко, как мог. Русский в ответ улыбнулся еще шире, взял Тура за руку, потащил в кубрик и угостил сухарем, разломив его пополам.

По специальному заказу Тура я захватил с собой из Москвы 50 (!) килограммов сухарей, они были наряду с медикаментами основным моим багажом.

Итак, появляются сухарики и солонина, начинаем жевать. Мясо слегка напоминает резину. «Да, – соглашается Тур, – его надо варить и варить! Тогда будет суп, а не…»

Раздается подозрительный хруст, и Тур выплевывает на ладонь обломок зуба!

Нет, это не зуб, а пластмассовая полукоронка, отвалилась, не выдержала сухаря.

– Вот, пожалуйста, – социалистический хлеб, – язвит Сантьяго.

Экспедиция Тура Хейердала на лодке «Ра». На снимке: Юрий Сенкевич (справа) и Тур Хейердал (третий справа) с членами экипажа лодки. 1969 г.

«В группе происходит процесс взаимного привыкания, адаптации, и меру эффективности коллектива так же немыслимо предсказать по индивидуальным качествам его членов, как по состоянию отдельных деталей нельзя заключить, хорошо ли будет работать собранный из них механизм – особенно если не знаешь точно, в каких условиях ему придется работать»

(Юрий Сенкевич)

– Не хлеб социалистический, а зуб капиталистический!

Тур хохочет. Он запомнит эту реплику, запишет ее в блокнот и использует в своей будущей книге как пример самой острой политической дискуссии на борту «Ра-1».

А дискуссии, молниеносные и, как правило, шутливые, нет-нет и возникают. Никто вроде бы не старается «обострять», на шпаги надеты каучуковые шарики, но шариком тоже можно ударить чувствительно. Вот Норман рассказывает Абдулле про Америку, Сантьяго толкает меня локтем: «Скажи, скажи ему, что в Америке негров вешают!» Норман краснеет, надувается и пускается в подробнейшие, явно уже не для Абдуллы, а для нас, рассуждения по поводу расовых проблем. Или – в другой раз – тот же Сантьяго начинает шуточки насчет культа личности, а я в ответ стараюсь уколоть его – испанца – по линии Франко.

Все это – в прошлом году, нынче намеков меньше, если уж начинаем говорить на эти темы, то серьезнее.

Жорж (мне):

– Вы несвободная страна, вы не можете поехать за границу, когда хотите.

Я:

– А какую страну ты можешь назвать свободной? Марокко?

– Да, каждый марокканец может выехать, если захочет.

– Вернее, если сможет?

– Да, если есть деньги.

– А где он их возьмет?

– Это уж его дело.

– А ты знаешь, что марокканцы даже внутри страны не могут передвигаться без специального разрешения?

– ?!

Жорж смущен. Призывается в арбитры Тур:

– Юрий прав. Однако предлагаю России и Африке мирное сотрудничество. Не заняться ли вам снопиками?

Это ужасно нудная и неблагодарная работа. Снопики из-под гуар, те самые, набухшие, грузные, с трудом вытащенные на борт, требуется развязать и разобрать по стебельку. И счистить с каждого стебелька вазелин, с тем чтобы использовать его повторно. У нас не осталось вазелина, а нужно смазывать пазы, в которых ходят весла; дерево отсырело, весла поворачиваются туго, и после двух часов вахты рук не чувствуешь, сжать кулаки невозможно, ладони в твердых мозолях – «вроде обезьяньей задницы», шутит Жорж.

Покончили со снопиками – взялись за кувшины. Переместили половину их с правого борта на левый, привязали накрепко – пока возились, и вечер подошел.

Между прочим, я попробовал провести психологическое обследование нашего сна. Предложил вопросник Туру и Норману, они отнеслись к ответам на него с невероятной серьезностью. Особенно много хлопот им доставил вопрос о содержании сновидений, оба не могли их вспомнить, жаловались, что часто просыпаются, так как стараются не забыть, что снилось.

А спим мы вообще не очень хорошо. Хижина маленькая, тесно, порой душно. И у каждого свои заботы и хлопоты с постелью; меня они так допекли, что я отчаялся, плюнул и оставил все как есть.

Если помните, мое место – в правом переднем углу, между Жоржем и стенкой хижины. Стенка прогнулась, матрац сполз в щель, образовался горб, с которого я сваливаюсь то влево – и тогда Жорж пихает меня обратно, – то вправо, вплотную к стенке, а в нее бьют волны и ощущаешь океан непосредственно спиной.

В прошлом году я спал там же и тоже скатывался, ибо «Ра» имел правый крен, а Санти, спавший рядом, стремился меня догнать. Однажды он предложил лечь иначе, не вдоль кабины, а поперек, но вышло не лучше. Я попробовал подсунуть под матрац обломок весла, возился долго и опять ничего не добился.

Ночь для меня всегда наступает внезапно и застает врасплох, потому что забываю заранее подготовить свою постель – очистить ее от всякого барахла, брошенного за день: рубашка, фотокамера, записная книжка и прочее, все это валяется как попало. Включаю фонарик и рассовываю вещи – частью в плетенку на стене, частью по настенным крючкам. Стряхиваю крошки со спального мешка – из-за жары я сплю не в нем, а на нем, и поэтому он перевернут ничком, чтобы не мешала «молния». Одеяло – здоровенное полотенце – провалилось, разумеется, между ящиком и стенкой, вытаскиваю его. Ложе готово. Теперь надо выглянуть наружу, проверить, надежно ли висят у входа джинсы, рубашка, носки, свитер, кожаная куртка. Я их оставляю вне кабины, потому что одеваться в темноте да еще спросонья очень неудобно.

Теперь – спать. А спать не хочется, сейчас всего десять вечера, а в четыре утра мне на вахту. Снотворное, что ли, принять? Жорж и Сантьяго клянчат его постоянно, я тоже порой к нему прибегаю, но тогда совсем уж трудно подниматься, перетерплю.

Ворочаюсь, кручусь, мысли, явно не подходящие и уж во всяком случае не своевременные, лезут в голову.

Только что, кажется, закрыл глаза – и слышу голос Тура, он зовет с мостика. Значит, пора.

– Да, да, – отвечаю спросонок по-русски, – иду.

Пробираюсь между телами спящих, по диагонали, нацеливаясь на свободное место Тура. Бух! Я на его постели. Теперь можно оглядеться.