Читать книгу - "Шаги навстречу - Кевин Алан Милн"

Кейд

Вчера приехал папа и пообещал, что погода станет лучше.

Ошибся.

Как и всю неделю, продолжает лить дождь. Я уже сыт по горло этим дождем. Мне хочется запускать воздушных змеев, строить замки из песка и кормить чаек, а я сижу в четырех стенах, ничего не делаю, только борюсь с помехами в телевизоре.

Неужели и в Портленде идет дождь? Готов спорить, что нет. У моих друзей, наверное, самое лучшее в жизни лето, а я изнываю здесь от безделья.

После обеда родители отвозят нас опять к бабушке Грейс. Я нечасто бывал со стариками, возможно, поэтому ошибаюсь, но, по-моему, она плохо себя чувствует. Кажется такой слабой, как будто малейшее движение может ее сломать. Такая досада! Нам, детям, всегда было клёво с ней. А сейчас такое впечатление, что она где-то в другом мире, если вы понимаете, о чем я. Как будто в неизвестности, ждет, когда что-то случится.

Печально… Бабушка Грейс, наверное, и хотела бы умереть, но Энн этого не хочет и не заслуживает. Я не понимаю, почему бабушке отмерено жить так долго, а моя сестра может завтра умереть.

Не хочу, чтобы моя сестра умирала. Не хочу, чтобы люди вообще умирали, особенно моя сестра.

И тем не менее, когда мы приезжаем в заведение, где пребывает бабушка, мне приходится зажать нос. Мне действительно не нравится здешний запах. Уверен, что это запах от стариков, которые там живут, но папа говорит, что это от лекарств, которые они принимают. Возможно, он и прав, ведь медсестра ходит по палатам с пластиковыми стаканчиками, наполненными таблетками, которые каждый из них должен принимать.

Как, черт побери, старики все это проглатывают?

— Кстати, о лекарствах, — говорит папа. — Энн, что-то ты сегодня бледная. Ты таблетки принимаешь?

Энн закатывает глаза. Она ненавидит таблетки, но вынуждена каждый день их пить, иначе совсем ослабеет.

— Не скажу, что я в восторге от этого, но принимаю.

Когда мы входим в бабушкину палату, приятно видеть, что она все еще нас узнает. Мама не была уверена, что узнает. Но сегодня речь у бабушки на самом деле невнятная, как будто она гальки в рот набрала. Мы никак не можем разобрать то, что она сказала.

Когда же мама говорит ей, что мы намерены разобрать вещи в ее спальне, чтобы покрасить стены, взгляд бабушки становится отвлеченным, и она произносит что-то вроде:

— Где там-там счетные нарды.

— Что она сказала? — шепчу я.

— Где-то там будут счетные карты, — шепчет Бри.

Вот как?

— Это все проясняет, — хмыкает Энн.

Мама наклоняется ближе:

— Бабуль, я не расслышала, что ты сказала. Какие счетные карты?

Все морщинки на бабушкином лице собрались в недовольное выражение.

— Нагие книги, — медленно шепчет она. По крайней мере, это звучит именно так. — Мне нужны нагие книги.

По взгляду, которым обменялись родители, я понимаю, что они намерены разбирать вещи бабушки в одиночестве, прежде чем пустить нас в комнату помочь.

Все так и происходит. Когда мы возвращаемся в наш пляжный дом, нам говорят, что позовут, когда все будет «чисто».

Хорошая новость — что не приходится помогать прямо сейчас. Плохая — у нас появилось еще больше свободного времени, которое нужно как-то «убить», а погода до сих пор отвратительная.

— Знаю! — восклицаю я, пока мы с сестрами гадаем, чем же заняться. — Может быть, поиграем в «Двадцать вопросов»?

— А может, не будем? — отзывается Бри. — Ты не знаешь разницы между овощем и минералом.

— А как насчет игр, что привез папа?

— Нет, спасибо.

— Там карты есть. Можно поиграть в «Червы».

Энн поднимает голову:

— Нет уж, спасибо, Кейд.

— Почему?

— Правда не понимаешь? Ты хочешь, чтобы я играла в игру, где проигравший тот, кто соберет больше «червей» — сердечек?

Ладно, она права.

— Тогда в «Уно»?[7]

— Нет.

— В шарады?

— Нет.

— В манкалу?[8]

— Тем более нет.

У меня иссякли идеи.

— В прятки?

Сестры переглядываются.

— Да! — восклицает Энн. — Отличная идея. Я первая считаю.

— Класс! — отвечаю я. — Считай до ста.

— Я буду считать до трехсот, чтобы убедиться, что у вас было достаточно времени и вы хорошенько спрятались. — Энн закрывает глаза и начинает медленно считать.

Бри берет свой блокнот и на цыпочках направляется к лестнице. Я за ней. Когда она заходит к себе в спальню, шепчет:

— Я буду прятаться здесь, а ты поищи другое место.

Я киваю. Зачем мне прятаться с ней, когда на примете у меня уже есть идеальное местечко? Я тихонько поднимаюсь на пару ступенек выше, поворачиваю ручку двери на чердак.

Тут темнее, чем я ожидал, даже несмотря на льющийся из коридора свет. Шесть ступеней ведут к чердачному помещению прямо под крышей. Закрыв за собой двери, я пару секунд стою в полнейшей темноте, но потом глаза привыкают. На стене есть выключатель, но, если я включу свет, Энн обязательно меня найдет.

Как привидение, я бесшумно поднимаюсь по ступеням. Чем выше поднимаюсь, тем лучше вижу в темноте. Чердак расположен под скатом крыши, поэтому посредине там можно стоять почти в полный рост, а по сторонам расстояние от крыши до пола всего полметра. Используя все свои чувства, ползу подальше в темноту, пробираясь через груду коробок и мусора, бо́льшую часть которого я и рассмотреть-то не могу, поскольку полоска света, струящегося через вентиляционное окошко, очень узкая. Где-то на полпути я натыкаюсь на рождественскую гирлянду; следующий шаг, когда я наступаю на лампочку, подтверждает мою догадку — замираю, молясь о том, чтобы Энн ничего не услышала. Пробираясь в дальний угол, я также натыкаюсь на комплект, насколько я понимаю, клюшек для гольфа, подставку для новогодней елки, открытую шляпную коробку, сумку со свитерами и то ли на сломанный глобус, то ли на очень гладкий баскетбольный мяч.