Читать книгу - "Красная камелия в снегу - Владимир Матлин"

На следующее утро мы втроем отбыли домой.

Олег вел машину, Таня сидела рядом с ним, а я сидел на заднем сиденье, размышлял и мучился. Кто же все-таки я такой? Мало ли кто мог ехать в эвакуацию из Ленинграда… Мои биологические родители могли быть простыми рабочими, могли — инженерами. Они могли не быть русскими: недаром меня несколько раз евреи принимали за своего, а в отделе кадров не хотели верить, что я родом из вологодской деревни. Ну что ж, думал я, еврей так еврей, я ничего не имею против них. Даже наоборот — всю жизнь буду благодарен Лазарю Борисовичу Лунцу за все, что он сделал для меня. Когда он умер, я плакал, как по родному отцу. Или Женя Озерский… Да что тут говорить… Мне всегда были противны тупоголовые идиоты, поносящие евреев. Пусть и не тупоголовые, пусть академики — все равно, ненависть к евреям застит ум, превращает их в дураков. До сих пор, пока я был русским, антисемитизм просто шокировал меня умственным убожеством, а если я еврей? Это уже выпады прямо против меня…

Часть дороги я молча думал. В Бабаево, помню, ребята остановились перекусить. И тут меня прорвало…

Мы сидели в какой-то придорожной чайной за столом, покрытым синей клеенкой, и я вдруг почувствовал сильнейшее желание рассказать эту историю, которую всю жизнь носил в себе, прятал от людей. Кому же рассказать, как не жене и ближайшему другу? И я рассказал — все-все: и про школу, и про драку с Петькой Зипуновым, и про Лизавету Родионовну и Бормычиху, про разговор с мамой и вчерашний рассказ священника… И описал свои мучительные сомнения.

Таня, потрясенная, молчала. Но Олег вел себя так, будто в моей истории не было ничего поразительного. Его рассуждения были сугубо рациональными, даже деловыми:

— История интересная, — сказал он, немного подумав, — но в практическом отношении особого значения не имеет. Официально кем ты был, тем и остаешься. Никто не станет менять твои документы на основании рассказа повитухи, которая умерла десять лет назад. Так что ты — Алексей Ершов, сын Ивана Ершова из деревни Большой Овраг. Естественно, русский — ведь оба твои родителя русские.

Теперь скажу тебе то, что давно заметил: да, ты удивительно похож на еврея, говорю как антрополог: скошенный лоб, большой, с изломом, нос, пухлые губы, темные глаза и волнистые волосы. Почти карикатура из «Штюрмера», а уж они-то знали в этом толк… Очень может быть, что та убитая женщина под насыпью была еврейкой. Ну и что? Кто-то будет тебя принимать за еврея — тебя это колышет? Да что далеко за примером ходить? — Он бросил короткий взгляд на сестру. — Когда Танька надумала за тебя замуж идти, наш папаша-генерал закричал: «А ты понимаешь, что он еврей?!» Я говорю: «Папа, я у него в родной избе был, маму его видел…» А он: «Знаем-знаем, они кого хочешь проведут!»

Они оба засмеялись — брат и сестра. Нет, они не в силах понять, что человек не может не быть тем или другим, это разрушает его идентификацию. Существуют, конечно, полукровки, но это тоже особая идентификация. Если уж на то пошло, я совсем не возражаю быть евреем, ведь тогда у меня есть принадлежность, есть внутренняя позиция. Я могу сказать: «Мы, евреи, то-то и то-то…» А сейчас я никто: неизвестно, кто отец, кто мать, русский я или еврей… Это совсем другое, и это больно… Нет, вопрос о моем происхождении далеко не закрыт, для меня он полон значения.

Прошло еще несколько лет. Таня защитила искусствоведческую диссертацию о портретах Боровиковского, после чего, выполняя обещание, данное моей маме, родила подряд сына и дочку. Только мама их не дождалась… Сейчас они уже взрослые, поступают в институт. Я очень надеялся, что у Лазаря проявится интерес к математике, — напрасно, кроме хоккея ему ничто не интересно. Правда, в хоккей он играет хорошо. А вот Варенька как раз обнаруживает склонность к точным наукам.

Моя научная карьера развивается неплохо, грех жаловаться. Еще при советской власти меня избрали чле-ном-корреспондентом. Мои работы известны за границей, меня приглашают в разные страны… ну и так далее… Несколько лет назад читал курс лекций в Израиле, повидал там Якова Моисеевича и Мирру Абрамовну. Они уехали из России одними из первых, как только началась еврейская эмиграция, — в 1973 году, если память мне не изменяет. Я их провожал в аэропорту. Когда мы встретились в Израиле, они были уже очень в возрасте, я навещал их в доме для престарелых. Почти все время они говорили о Жене, о его трагической смерти, которая (вспомним) случилась уже тридцать лет назад. Но для них это — событие, которое произошло только что, и сердечная рана совсем свежая… С этой раной они и умерли — подряд, в течение одного месяца.

А теперь возвратимся к теме рассказа — моему происхождению. Нет, никаких новых фактов я не обнаружил, да и откуда им взяться? Кто хоть что-то знал, все умерли. Но вот однажды у нас дома (мы уже жили в трехкомнатной квартире на Мойке) появляется Олег и заводит такой разговор. «Вы, — говорит он нам с Таней, — что-нибудь слышали о ДНК-генеалогии? Это наука, которая дает ответы на вопросы о происхождении и истории этнических групп, она может рассказать о предках любого человека — кем они были с точки зрения родовой. Короче говоря, сегодня можно обоснованно, с точки зрения науки, рассказать, какого рода-племени данный индивид».

— Понимаешь, к чему я клоню? — спрашивает он меня. — Есть реальная возможность раскрыть тайну твоего происхождения. Если твои предки были евреями, то, скорее всего, твой гаплотип окажется в группе Л, или другой, характерной именно для евреев, группе. Если же славянами — в подгруппе Rla или I. Правда, там у вас, на севере, сильная примесь угро-финнов, в этом случае есть шанс оказаться в подгруппе N. Во всяком случае узнать, еврей ли ты, можно с большой степенью вероятности. Я имею отношение к проекту обследования русского генофонда. Приходи в любой день ко мне в лабораторию, мы это протолкнем. Только позвони накануне. Понял?

Я не знал, что такое «гаплотип», но главное понял: есть возможность разгадать преследовавшую меня всю жизнь загадку. Мне всегда казалось, что, появись такая возможность, я все сделаю, чтобы ее реализовать. А тут вдруг начал раздумывать и даже как-то сомневаться… Надо подумать, говорил я себе. Допустим, анализ покажет окончательно и бесповоротно, что я еврей. Что дальше? Я перееду в Израиль? Со своей русской женой и детьми? Вряд ли. Просто буду знать, что принадлежу к народу, к которому принадлежали близкие мне люди — Лунц, Женя, его родители, к которому принадлежат многие выдающиеся математики сегодняшнего дня — мои коллеги здесь и за границей. И что? Этот факт изменит их отношение ко мне? Не думаю, они всегда относились ко мне корректно, как к хорошему профессионалу. Так будет и впредь.

И тут же другая мысль: а «русские патриоты», которые так влиятельны в нашей науке? Они вряд ли мне простят «предательство». Столько лет они восторгались мною, поддерживали меня, преувеличенно хвалили — по преимуществу за то, что я русский и деревенский. Первый мужицкий сын со времен Ломоносова! «Собственный Невтон»! Честное слово, мне никогда эта роль не нравилась. Однако я принимал их похвалы и награды, это факт, надо честно признать. Хотя прекрасно понимал, что за этим стоит.

Тот же Каталов в своей статье в какой-то «патриотической» газете объяснял, что успехи «еврейских математиков» (один этот термин чего стоит — это кто такие? специалисты по «еврейской математике»?) раздуты и преувеличены. Все дело в том, что евреи, как южный народ, быстрее созревают, быстрее входят в науку и быстрее захватывают места. Кроме того, их жизненный уровень выше, чем у «коренных народов», и они могут себе позволить нанимать репетиторов. Все это очень скоро иссякает, поскольку подлинного таланта нет… И, не стесняясь, называл имена отечественных математиков-евреев, ученых с мировыми именами.