Читать книгу - "Серебряная Инна - Элисабет Рюнель"

Начинало смеркаться. Воздух был прозрачным и свежим, обещая холодную ночь. Арон пошел с Лурвом к лошадям, которым становилось все труднее отыскивать траву. Небо было насыщенного сине-зеленого цвета, словно вся летняя зелень поднялась вверх и слилась с небесной синью. На горизонте полыхал желто-золотистый пожар. Это напомнило Арону закаты в море. Если вытянуть голову так, чтобы в поле зрения не попадали ни горы, ни ели, можно представить себе, что все вокруг — море, спокойное вечернее море с заходящим золотисто-желтым солнцем на западе. А сам он сидит в крошечной лодке посреди бескрайнего сине-зеленого моря.

Лурв быстро отыскал лошадей, которые, сбившись в кучку, жевали траву в небольшой рощице, где тонкие деревца не защищали от ветра. Слепни и комары их уже не так тревожили, как в жару, но мошка продолжала донимать. Мошка эта была такой маленькой, что ее не замечаешь, пока тебя не пронзит внезапная обжигающая боль. Пару укусов еще можно перетерпеть, но, когда горит все тело, даже самая смирная рабочая лошадь может утратить рассудок. Порой гнус вынуждал лошадей бросаться в разные стороны в поисках спасения. Когда Арон впервые это увидел, он не понял, что на них нашло. Но пока он наблюдал за этим странным явлением, укусили его самого. Внезапно все тело вспыхнуло огнем, и Арон увидел облако из мерзких маленьких созданий, облепившее его. И через секунду уже сам бежал как безумный прочь в лес.

Но сейчас лошади стояли спокойно. Их силуэты четко виднелись на фоне вечернего леса. Лурв побежал их обнюхивать, а Арон пересчитал. Все правильно, все на месте. Можно возвращаться в шалаш у костра.

От холода поднялся туман из болота, и, когда Арон возвращался назад, весь лес словно купался в молоке. В тумане легко было потерять тропинку, и Арон старался держаться поближе к Лурву. Ему вспомнилась снежная буря, приведшая его в свое время в дом Хельги и Соломона в Крокмюре.

Арон разжег костер и перекусил, а потом надел на себя всю одежду, которая у него была. Днем он успел набрать соломы и подложить под свою лежанку. Остатки соломы подогнул по краям шалаша, чтобы не замерзнуть ночью. Перед тем как устроиться на ночлег, он вытащил все одеяла и согрел их у костра. Потом залез в шалаш, завернулся в одеяла и, подозвав Лурва свистом, приказал ему лечь рядом с собой. После этого он какое-то время просто лежал, сжимая в руке крестик.

В детстве Арон часто разговаривал с Богом о самых важных вещах. Тогда это было так легко. Но он перестал это делать с того дня, как в доме появился отчим и он понял, что пытается посвятить Бога в свои преступные планы. Потому что, как бы сильно он ни ненавидел мужчину, вторгшегося в его семью после смерти отца, и как бы сильно ни мечтал от него избавиться, он не хотел вмешивать в это Бога. С этого момента он больше не мог говорить со своим Богом. Арон считал содеянное своим грехопадением. И он обрек себя на молчание, надеясь спастись тишиной. Ему хотелось, чтобы те чистота и искренность, которые были для него так важны, остались бы внутри него тихой и спокойной комнатой, часовней, куда можно войти каждый вечер и помолиться. В этой комнате нельзя было бы произносить иные слова, кроме слов молитвы. И прежде чем войти в нее, нужно сложить с себя оружие и снять одежду и мысли. С годами он начал воспринимать это как ритуал очищения. Тишина была водой для ежедневного омовения перед сном. И спасением, потому что слова, однажды запятнанные им, причиняли боль.

Костер уже давно прогорел, когда Арона разбудил холод... и что-то еще. Пошарив рукой рядом с собой, он понял, что Лурва с ним не было. И сразу догадался. Это, должно быть, Инна пришла к нему ночью.

Сперва вокруг была ночь. Но вскоре Арон начал различать силуэты деревьев на фоне неба и тени у входа в шалаш. Он разглядел свою собаку. По ее позе было понятно, что она на кого-то смотрит. Но Арон не видел, что именно привлекло внимание Лурва. Он не видел Инну.

Стоя сбоку от входа в шалаш, девушка сняла с себя всю одежду и сложила кучкой на земле. Теперь она стояла нагишом, остро чувствуя холод и границы собственного тела. Но, несмотря на холод, она вся горела. Ее буквально бросало в жар. Никогда еще Инна не казалась себе такой реальной. Никогда еще она не испытывала такой сильной потребности сделать что-то. Она должна сделать это для чужака. Чтобы он знал.

Пес не пошел ей навстречу, как делал это обычно. Нет, он просто стоял и смотрел на нее, словно не узнавая. И внезапно разразился нетерпеливым лаем. Лай прорезал ночную тишину, и волосы у нее на теле поднялись дыбом. И тут же Инну бросило в холод. Теперь всю ее сотрясал озноб. Ей нужно пойти и показать себя этому мужчине. Закончить то, что она сама начала. Скоро лошадей уведут обратно в деревню, скоро незнакомец исчезнет. Скоро дверь закроется. Дверь в другой мир. Она не сможет пережить зиму. Вся дрожа, Инна подошла, встала в проеме шалаша и зажмурилась, не в силах вынести волнения.

Арон понял, что это Инна. Но не сразу понял, почему она такая белая. Инна была совсем голая. Из груди его с шумом вырвался воздух. Арон сел на постели. Она стояла обнаженная. Холод обжег его грудь. Он думал, Арон сам не знал, что он думал в этот момент. В голове метались тысячи мыслей, которые появлялись и исчезали со скоростью стрелы, выпущенной из лука. Что все так, как и должно быть. Что так и должно быть. И он вскочил, бросился к Инне и накинул на нее одеяло.

— Зачем... — простонал он, прижимая ее к себе.

Инна открыла глаза. Она была в его объятиях, чувствовала его запах, и вся решительность покинула ее вместе с остатками сил. Все было так грустно. Так безнадежно. Она чувствовала, как опускается с ним на постель, как он накрывает ее одеялами, как прижимается своей головой к ее, как убаюкивает ее.

— Что это ты творишь? — шептал он. — Что на тебя нашло? На улице так холодно. Ты что, не чувствуешь? Холодно.

Лурв снова залаял, нервно виляя хвостом, но Арон его остановил:

— Тихо, Лурв! Ложись спать!

— Гав! — почти фальцетом гавкнул напоследок Лурв, но послушно лег на землю.

Арон приподнял ее голову и убрал с лица волосы, закрывавшие глаза.

— Инна, — прошептал он.

Инна закрыла глаза, позволяя ему убаюкивать себя.

— Инна, — повторил он.

Она снова открыла глаза и посмотрела на него.

— Зачем ты так сделала? — спросил Арон.

Не отвечая, Инна выгнулась дугой ему навстречу, позволяя гладить ее волосы и укачивать. И в темноте она жадными глотками пила его запах, не желая никогда возвращаться к реальности.

— Дай я закутаю тебя получше, — сказал он, прижимая девушку к себе и натягивая на них остальные одеяла. — Полежим вот так? Или будем спать? Ты должна что-нибудь сказать, понимаешь? Иначе как я узнаю, чего тебе хочется?

Инна высвободила голову и посмотрела на него в темноте. Ей хотелось что-то сказать, но что? Хотелось сказать, что ей хорошо, хорошо лежать так, что он все делает правильно.

— Я замерзла, — пробормотала она.

Арон рассмеялся: