Читать книгу - "Впервые в Библии - Меир Шалев"

«Авраам встал рано утром, и взял хлеба и мех воды, и дал Агари, положив ей на плеча, и отрока, и отпустил ее».

У этого ребенка есть имя. Его имя Измаил, и он уже упоминался под этим именем несколько раз. Но с того момента, когда Бог поддержал Сарру в вопросе его изгнания, автор тоже занял эту позицию и перенял стилистику Сарры. Это ее слова: «Выгони эту рабыню и сына ее; ибо не наследует сын рабыни сей с сыном моим Исааком». С точки зрения Сарры, у Агари и Измаила нет индивидуальности и нет имен. Они ничего не значат. Агарь — это «рабыня», Измаил — это «сын рабыни», и только у ее сына есть имя, и она с гордостью его произносит: «С сыном моим Исааком». Но не одна она говорит так. Сейчас и Бог тоже перенимает ее стилистику. Это видно из фразы, которую я только что процитировал: «Не огорчайся ради отрока и рабыни твоей; во всем, что скажет тебе Сарра, слушайся голоса ее; ибо в Исааке наречется тебе семя».

Так что и в устах Бога, как выясняется, Сарра и Исаак — это Сарра и Исаак, в то время как Агарь — это всего лишь «рабыня», а Измаил — либо «отрок», либо «сын рабыни». И так это сохранится на протяжении всей истории их изгнания. Имя Измаил будет заменяться на «сын Агари Египтянки», и на «сын служанки», и на «мальчик», и на «отрок», но прямо упоминаться не будет никогда — как будто Бог, Авраам и автор рассказа сговорились и решили, что у него нет и не будет ни собственного имени, ни индивидуальности, ни статуса, ни прав.

Но стилистические нюансы рассказа не ограничиваются лишь упоминанием одних имен и сокрытием других. Фраза, открывающая эту историю: «Авраам встал рано утром», — тоже выполняет здесь важную роль, ибо она дословно повторяется затем в следующей главе, где речь идет о другом, еще более ужасном деянии, которое потребуется от Авраама, — о принесении в жертву Исаака. Там тоже «Авраам встал рано утром, оседлал осла своего, взял с собою двоих из отроков своих и Исаака, сына своего; наколол двора для всесожжения, и встав пошёл на место, о котором сказал ему Бог».

В обоих случаях просыпается один и тот же отец, и в обоих случаях он просыпается, чтобы совершить чудовищный поступок по отношению к своему сыну, причем оба раза не по своей инициативе и вопреки своему желанию. И оба раза в дело вмешается Божий ангел и в последнее мгновенье спасет каждого из сыновей. В случае Измаила за мгновенье до его смерти появится вода, а в случае Исаака за мгновенье до его всесожжения появится заплутавший в кустах агнец, который и будет принесен в жертву. Однако самое важное в обоих случаях — конечно, поведение Авраама, который каждый раз подчиняется жестокому приказу, не пытаясь ни спорить, ни возражать. Не удивлюсь, если именно его покорное согласие изгнать Измаила побудило Бога потребовать в следующий раз принести в жертву Исаака. Словно бы Бог и Сам дивился — где же предел послушанию этого отца и что еще он готов сделать?

Я уже упоминал ту скупость и краткость описаний, которые автор использовал в рассказе о жертвоприношении Исаака. Несколькими словами он сумел намекнуть на бурю, бушующую в душе Авраама, не описывая ее. И такая же душевная буря ощущается в рассказе об изгнании Измаила. И здесь из считанных слов возникает и вырисовывается целая картина. Вот Авраам берет сумку с хлебом и мех с водой: «И дал Агари, положив ей на плеча». Так и видишь, как Авраам протягивает Агари эти припасы, но глаза его тем временем смотрят куда угодно, только не ей в глаза, а она, застыв от ужаса, уже понимая, что ее ждет, не берет то, что он ей протягивает, ибо возьми она из его руки, это означало бы согласие с той жестокой и злобной несправедливостью, на которую ее обрекли.