Читать книгу - "Личное дело игрока Рубашова - Карл-Йоганн Вальгрен"

Много веков назад признанный, хотя и не всеми, врач по имени Парацельсиус натянул смерти нос. Ему тогда еще не было и пятидесяти, но жизнь его, по тогдашним меркам, уже клонилась к закату. Годы утомительных доказательств противочумных свойств подобных мрамору минералов и бесконечных споров, на каком языке следует читать его сенсационные лекции, на немецком или на латыни, наложили отпечаток на его характер — он сделался желчным, разочарованным в жизни стариком. Он с грустью вспоминал годы своего ученичества у аббата Иоганна Тритхейма и великого алхимика Фуггера, с чьей помощью он разработал свой знаменитый метод, как вызывать болезнетворных демонов и держать их в узде с помощью магической пентаграммы. Он с удовольствием вновь надел бы монашеские одежды, но, к великому разочарованию Парацельсиуса, его не приняли ни в один орден. Тогда он ударился в странствия.

За долгие годы скитаний по Азии и Европе он выучил шестнадцать языков, но неугомонная его натура не позволяла ему задерживаться на одном месте дольше, чем на пару месяцев. Он служил придворным лекарем у эксцентричных князей, причем стал причиной нескольких громких скандалов, с удивительной регулярностью похищая министерских дочек. В 1520 году он примкнул к банде грабителей, следовавших за датским королем Кристианом в его походе на Стокгольм. После массовых кровавых казней на Большой площади ему удалось похитить меч палача, единственный предмет, за исключением полевых медицинских инструментов, с которым он не расставался впоследствии никогда. Считалось, что меч, после того как им отсекли по крайней мере восемьдесят голов, обладает неслыханной магической силой.

Он скончался, если верить хроникам, в 1541 году в Зальцбурге, но той же ночью на кладбище явился нечистый и выкопал свежезахороненное тело. В апокрифических источниках можно прочитать, что со стороны дьявола поступок этот вовсе не был случайной прихотью; наоборот, Князь тьмы лишь соблюдал условия договора, заключенного с усопшим еще в годы его юности. Тогда Парацельсиус, в наркотическом возбуждении от введенной в прямую кишку изготовленной из белены мази, якобы вызвал духа преисподней и продал ему душу в обмен на рецепт эликсира жизни. Контракт был составлен настолько исчерпывающе, что никаких юридических кляуз не могло возникнуть — ни тогда, ни в будущем. Парацельсиус якобы поблагодарил своего спасителя, выманил из него несколько важнейших алхимических формул, не считая решений нумерологических задач, после чего проклял все колена рода Габсбургов и покинул Австрию навсегда… Первый век своего бессмертия Парацельсиус держался подальше от Европы. Люди были ему отвратительны. Их постоянное нытье, их мелочность… Ему была омерзительна их манера совокупляться с поросячьим хрюканьем, но еще более отвращали его их войны, их жестокость и кровожадность, каким он даже и в животном мире не мог подобрать сравнения. Он был словно одержим единственной мыслью — найти потерянный рай. В сопровождении своего черного кота он побывал в самых глухих уголках планеты. Он взбирался на увенчанные вечными снегами горы, сплавлялся на плотах по неизвестным рекам. Он посетил загадочные, скрытые от посторонних глаз индийские деревни, где факиры питались исключительно утренней росой и повергали односельчан в изумление, поднимая возбужденным фаллосом семифунтовые гари. Он был в Канченджунге и видел крышу мира — Гималаи, пересек на верблюде пустыню Гоби. Он жил в хижинах из льда на крайнем севере и в африканских дворцах, чьи стены были увенчаны бесконечными рядами человеческих челюстей. Позже, бесплатным пассажиром на английской шхуне, он пересек Атлантику с целью отыскать наконец философский камень, находящийся, по его расчетам, в испанских колониях. Там он женился на мулатке и был ей верен, пока она не умерла от сонной болезни в возрасте ста шести лет.

Шли десятилетия, потом века. Подгоняемый непонятной ему самому тоской, он продолжал свои странствия. Он пережил чуму в Нидерландах, но запах разлагающихся трупов погнал его на восток. Он дошагал до России, где, переделав имя свое в анаграмму — доктор Сускарапель — зарабатывал на жизнь, как бродячий знахарь. Постепенно перебрался в Витебск, где сошелся с мудрой старушкой из местных. Отношения их были чисто деловыми — они торговали святыми мощами и к тому же раздобыли монополию на продажу лечебных трав.

Но во время голода в середине двадцатых годов девятнадцатого века их обвинили, что они якобы накликали на деревню неурожай, и закидали камнями, как колдунов. Старушка испустила дух, но Парацельсиус откопался из могилы и под защитой ночи скрылся. Через несколько лет его снова поймали и решили сжечь на костре, но, когда костер прогорел, он вышел, отряхивая с себя тлеющие угли и даже не особенно вспотев. Объятые ужасом крестьяне спустили на него собак — они были убеждены, что это никто иной, как сам Наполеон, вернувшийся в Россию по прямому заданию Антихриста — довольно по тем временам распространенное суеверие — и Парацельсиус решил не искушать судьбу, взял ноги в руки и метнулся в ближайший лес… Несколько месяцев он, заблудившись, скитался в полесских болотах. Он ходил кругами, совершенно потеряв представление о сторонах света. Наконец нашел в лесу лужайку, где из земли бил небольшой чистый родник, и задержался, чтобы с помощью наблюдений за звездами и высотою солнцестояния определить, где находится. Но он настолько устал, что чуть ли не впал в летаргию, и дни превратились в годы, а годы — в десятилетия. Если не считать пары паломничеств и посещения монастыря в Волхове, он прожил на этой поляне около ста лет. Местные крестьяне складывали про него сказки, он считался у них лесным гномом-вековичком, знающим птичий язык.

Всю эту историю Распутин поведал Николаю, пока они стояли и смотрели, как старик, присев под дубом на корточки и тупо глядя в пространство, ковыряет землю ржавым мечом и что-то бормочет на непонятном языке. Во сне-то, сказал Распутин, когда он мне во сне-то явился, этакий живчик был, болтал без умолку… А этот… какая-то слабоумная развалина.

В тот же вечер они остановились на постоялом дворе в ближайшем селе. Доктора завернули в лошадиную попону; он казался глубоко погруженным в непроницаемый туман прожитых им столетий. Он, судя по всему, даже и не замечал, как они отмывали его в медном тазу. Только раз как-то, когда Распутин выкрикнул: «Парацельсиус!» прямо ему в ухо, он лениво почесал горб. Его старые поры источали немыслимое зловоние. Они оттерли омертвевшую и даже кое-где заплесневевшую кожу со спины, сожгли завшивевшие лохмотья в дровяной печи. Семь раз они меняли воду, и только на восьмой им удалось наконец увидеть покрытое патиной дно медного таза.

Измученный затраченными на банную процедуру усилиями, Николай Дмитриевич разглядывал своего товарища по несчастью. От мысли, что он не одинок в своей судьбе, у него по рукам бежали ледяные мурашки и подымались дыбом волосы. Он и я. Может быть, нас и больше. Может быть, этот человек сможет помочь ему, с его жизненным опытом, с его безграничными знаниями, этот мистик и алхимик, ветеран в когорте бессмертных.

Небо наконец прояснилось. Стояла глубокая ночь. Огромная луна заливала убогую комнату холодным опаловым светом. Николай посмотрел на кровать, где, свернувшись калачиком и прижимая к груди свой ржавый меч, лежал Парацельсиус. Из комнаты по соседству слышалось хихиканье служанки и возбужденное бормотание Распутина.