Читать книгу - "Кошки-дочери. Кошкам и дочерям, которые не всегда приходят, когда их зовут - Хелен Браун"

– Вы потом ничего и не вспомните, – сказал Грег, склонившись над операционным столом.

Из-за яркой лампы у него над головой словно сиял нимб. В тот момент я считала его близким другом – легко привязаться к человеку, от которого зависит твоя жизнь!

В следующий раз я увидела Грега в красной шапочке для душа. Выглядел он невероятно самодовольным. Я подумала, что вижу неприличный сон. Мои гормоны когда-нибудь оставят меня в покое?

– Все прошло хорошо, – сказал тем временем Грег. – Мы уверены, что опухоль получилось удалить полностью.

А… то есть это не эротические фантазии. Непривычная боль с левой стороны, прямо под ребрами. Пластиковая змея. «Дренажная трубка», – объяснил кто-то. Вот меня везут по серому коридору, а я завороженно смотрю на тысячи маленьких дырочек в потолке. Интересно, архитекторы, проектирующие больницы, понимают, сколько времени пациенты проводят, глядя вверх? Кислородная маска присосалась к моему лицу, как морская звезда.

– Ваш муж ждет вас, – сказала медсестра.

Как романтично… Что может быть сексуальнее, чем четыре дренажные трубки, капельница, катетер и кислородная маска им в тон? И это не говоря уже о шипящих пластиковых рукавах, в которые запаковали мои ноги для того, чтобы уменьшить риск возникновения тромбов. В общем, запеленали меня, как Тутанхамона.

И все же я была рада видеть Филиппа, хотя он и выглядел усталым и взволнованным. Болеть плохо, но еще хуже – расстраивать тех, кто тебя любит. Я постаралась как можно скорее выпроводить мужа из палаты, чтобы он ехал домой отсыпаться.

И погрузилась в беспамятство.

Периодически приходя в сознание, я начала различать какой-то звук сквозь шипение аппаратов. Мелодичный, успокаивающий женский голос произносил незнакомые фразы. Они звучали как колыбельная. Только я не могла разобрать ни слова. Во всем виноваты обезболивающие. Да, именно так.

Я открыла глаза и попыталась сосредоточиться на точке возле окна, где раньше был Филипп. Изящный, очерченный тенями профиль. Симпатичная женская головка. Лидия?! Обезболивающие сыграли со мной злую шутку. Я против воли погрузилась обратно в лекарственный полубред.

Придя в себя через какое-то время, я первым делом посмотрела туда, где видела Лидию. Точнее, где мне привиделась Лидия. К моему огромному изумлению, дочь действительно сидела в кресле возле окна, прикрыв глаза. Незнакомые певучие слова срывались с ее губ и обволакивали меня.

Лидия не сразу поняла, что я очнулась. Она замолчала и улыбнулась, так что комнату наполнило мягкое сияние. Затем дочь наклонилась и прижала три прохладных пальца к моему лбу. А потом исчезла. Обезболивающие, чтоб их…

Когда я открыла глаза в следующий раз, надо мной стоял доктор Грег и рассуждал о том, что восстановление груди можно сравнить с садоводством. Как саженец нуждается в воде, так и новая грудь нуждается в крови. Следующие двадцать четыре часа станут критическими. Если моя «ирригационная» система будет работать как следует, то пересаженный с живота жир приживется и освоится в непривычной для него роли.

– А если нет? – тихо спросила я, затаив дыхание.

– Тогда мы все хорошенько поплачем, отвезем вас обратно в операционную и все удалим.

Подобная перспектива здорово отвлекала от мыслей о раке!

На противоположной стене висела тошнотворно яркая картина.

Абстракция, прибрежный пейзаж. Из очертаний пляжа и утеса складывалось лицо человека. Если бы я могла встать с кровати, то непременно вышвырнула бы картину в окно. Правда, оно не открывалось.

Сестра Мэй из Малайзии сменила кислородную маску на пластиковые трубочки, которые вставили мне в нос (при помощи таких же дышал умирающий от СПИДа Том Хэнкс в фильме «Филадельфия»). С ними было гораздо удобнее – в маске меня мучила клаустрофобия.

– Разве не чудесно, что ваша дочь здесь? – спросила Мэй, делая пометки в графике.

– Лидия? – прошептала я едва слышным и явно не мне принадлежащим голосом.

– Ее так зовут? Она, конечно, повеселила нас своим пением. Но я спокойно отношусь к таким вещам. Исцеление принимает разные формы. К тому же она очень красиво поет.

– Она здесь?

– Да, сказала, что прилетела со Шри-Ланки, чтобы повидать вас. Принесла вам вот это… – Мэй кивнула в сторону трех свечей в форме лотоса, которые стояли на подоконнике.

То есть это был не сон. Лидия улетела месяц назад и не сказала, когда вернется. А теперь прилетела обратно, чтобы быть рядом со мной. Моей старшей дочери не все равно! Несмотря на давящую боль и кашу в голове, я почувствовала, как меня омывает новое чувство. Радость. Чистая радость.

Лидия правда приехала, она здесь, в больнице. И три свечи на подоконнике тому подтверждение.

– Только здесь их не зажигайте, пожалуйста. Нам запрещено разводить открытый огонь в больнице. Да, она вот что еще принесла…

Мэй спохватилась и достала старую бутылку из-под лимонада, наполовину заполненную янтарной жидкостью.

– Святая вода, – подмигнула она. – Рекомендую прокипятить перед приемом.

– Где… – прохрипела я.

– Я отправила ее вниз выпить кофе, – сразу поняла меня Мэй. – Девочка выглядела очень усталой. Она скоро вернется.

В ту же секунду в дверях показалась фигура Лидии. Белая шаль на плечах, длинные рукава, рубашка с высоким воротом застегнута на все пуговицы. Дочь выглядела почти по-викториански.

Эта женщина разительно отличалась от Лидии – автора колонки о сексе и строптивой маленькой девочки, которой как-то раз пришло в голову продемонстрировать свою голую попу с пешеходного моста над автострадой. С одной стороны, она тогда находилась под влиянием книги Фионы Кидман «Неподходящие друзья», с другой – не стала скрывать, что испытывала определенное удовольствие, шокируя беспечных водителей.

Трудно поверить, что святое создание у моей кровати имело какое-то отношение к энергичной, самоуверенной девушке, которая любила карабкаться по дверным косякам и бесстрашно ныряла со скал в озеро Таупо.

Я напряженно вглядывалась в ее лицо в поисках знакомых черт – шрамика от ветрянки над правой бровью, намека на ямочку на подбородке… Мне было грустно видеть, что глаза у Лидии запали, а веки припухли, что навевало мысли о Ганди после очередной голодовки. И все же она оставалась той молодой женщиной, которую я так любила. Никогда прежде я не замечала в ее взгляде подобной нежности.

– Ты так похудела, – протянула я. Именно это сказала бы моя мама.

Лидия моргнула, возможно стараясь подавить раздражение.

– Я люблю тебя, – мягко сказала она.

– И я тебя, – ответила я, чувствуя себя несчастной из-за того, что начала не с тех слов. Ну почему я не могла сперва сказать «я люблю тебя» или хотя бы «спасибо»?

– Хочешь пить? – спросила Лидия.