Читать книгу - "Винтики эпохи. Невыдуманные истории - Антонина Шнайдер-Стремякова"

* * *

Вспоминая на завалинке тот случай, 80-летняя Лиля улыбнулась: сегодня, слава Богу, она сыта, обута, одета. Ну и что, что одевается по-деревенски! Она и в жару платочка не снимает. И в тапочках всю жизнь проходила. Привыкла. У них нет театров, все выходы «в люди» сходятся в одной точке – магазине.

И нахмурилась: память высветила эпизод, когда поздней осенью спешила после работы домой, а дети – в огне и дыму. Старший зажёг 7-линейную лампу, поставил её на стол, младший крутанулся, опрокинул её, и разлившийся керосин полыхнул огненной змейкой. Младший завернулся в одеяло и – под кровать; средний натянул фуфайку и – на улицу; старший Федя плеснёт на огонь ковшик – горит. Вот уж язычок до кровати добрался, лизнул тюлевую занавеску, загорелось покрывало. Федя сорвал горящее покрывало и – на пол; хорошо – земляной был. Стёпа кашляет в одеяле, Федя плачет— руку обжёг. В это время Лиля и вбежала. Сдёрнула с гвоздя старую фуфайку и начала огонь забивать. Подъехал на тракторе муж. Огонь потушили, но домик сделался чёрным.

Было 12 ночи, дети боялись спать. Успокаивая их: «Ничего – живы остались», Лиля плакала вместе с ними. Мазанку надо было мыть-белить, и утром, впервые не подумав о «лексической ошибке», Лиля устроила себе на неделю отпуск. Белила, скоблила, детей кормила, но за то, что не вышла на работу, правление колхоза объявило ей выговор. Выходило, кроме неё, дети Лили никому были не нужны, и мозг засвербел от крамольной по тому времени мысли: «лексическую ошибку» совершила не она, а правление.

* * *

В статусе мужней жены Лиля пробыла двадцать лет. Первый год был годом счастья, в нём и Федя родился, а потом у мужа обнаружили туберкулёз лёгких, и все последующие годы превратились в борьбу за его жизнь – делала разные настойки, следила, чтобы муж вовремя их пил. По маленькой дозе для профилактики пила сама и давала детям. Когда начиналось кровохарканье, беспокоилась: не заразил бы семью. И следила, чтобы платки не попадали в общую стирку, отнимавшей много сил и времени: стиральной машины не было – всё приходилось кипятить. Заболевание не давало освобождения от работы, но с учётом болезни колхоз выделил мужу трактор с кабиной, что защищала от холода и ветра. Однажды его ждали с кормами на свиноферме. Он подъехал, но из кабины не вылез. Подошли – голова на руле; не понять – спит иль отдыхает. Окликнули – молчит. Сняли, а он остывать уже начал. Так в сорок лет Лиля перешла в статус вдовы, и все последующие годы в этом статусе и прожила.

* * *

Сыновья обрели профессии, в которых нуждался колхоз: старший Федя стал, как и отец, трактористом, Вова и Стёпа – шофёрами. Воспитание детей Лиля сводила к тому, чтобы учились без двоек и не воровали:

– Такую лексическую ошибку вам не простят.

В 1973 г. до ухода в армию Федя уговорил председателя колхоза помочь сосновыми брёвнами для нового домика, потому как саманный годился разве что для сарая. И колхоз помог, но не сосновыми брёвнами, а списанными шпалами, пропитанными дёгтем.

– Стены потолще промажете, и запаха не будет, – обнадёжил председатель, – зато домик будет вечным: ни крысы его не возьмут, ни гниение.

Домик выстроили за месяц. То лето выдалось жарким и сухим – стены, обмазанные изнутри на два раза, высохли быстро. С высокого крыльца поднимались в маленькую крытую веранду, далее проходили в большую веранду, тоже не отапливаемую, из неё одна дверь вела в кухню, другая – в так называемый «зал» со смежной спальней. Через неделю при закрытых окнах и дверях обнаружилось, что комнаты пропахли дёгтем. Пока было тепло, двери держали открытыми. Зимой от густого, удушливого запаха часто болела голова, но Лиля вскоре поняла, что едкий запах менее чувствителен при температуре не выше восемнадцати градусов. В этом режиме первую зиму и перезимовали. В следующее лето на стены нанесли ещё один внушительный слой глины, в завалинке проделали «окна», чтоб проветривалось под полом, и дегтярный запах сделался едва уловимым – на запах жаловались только гости.

Лиля крутилась, как белка в колесе, но жила с ощущением богатого человека: радовали голубые ставни на шести окнах; баловал электрический свет; не протекавшая после дождя крыша; входная дверь, которую зимой не заносило снегом.

– В моём тереме, – хвасталась она, – я золой не пылю: зал и спальня обогреваются стеной от печи, что топится из кухни.

Протопить печку, вынести золу, принести воды, сготовить еду, убраться, постирать – какая ж это работа? Это о-отдых!.. Лиля находила время и на участие в клубных концертах, где запевала «Ой, при лужку», «Вечер на рейде«, песню «О Днепре». Бывало, «товарки» затягивали матершинные частушки, и тогда Лиля озорства ради затягивала на диалекте свои, немецкие. Товарки после каждого куплета шутливо поддерживали её: «Бла-бла-бла-бла-бла-бла-бла – ба-алаболю я».