Читать книгу - "Приговор - Кага Отохико"

Ты всё корпишь над своей дипломной работой? Неужели шизофрения такая сложная болезнь? Меня она живо интересует, ведь многие находят её у меня, так что ты уж постарайся, разберись как следует. Почему ты говоришь, что от твоей работы не будет никакой пользы для науки? Ценю твою скромность, но ведь в эту работу ты вложила всю душу, откуда же такая неуверенность в себе? Конечно, дипломная работа это не статья, опубликованная в научном журнале, она может остаться незамеченной, но всё равно она должна быть пронизана твоим искренним и добросовестным отношением к науке. Слышишь? Взбодрись, выпяти грудь колесом, как Задавака, и вперёд! И потом, знаешь, если работаешь в полную силу, то, когда работа завершена, ощущаешь необыкновенный прилив бодрости. Представляю, как обрадуется твой приятель, увидев тебя бодрой и весёлой. Я уже не говорю о себе. Готова ты поделиться со мной своей радостью? Я-то ведь тоже стараюсь жить в полную силу. Хотя в этом заброшенном, презираемом свободными людьми месте нечего и рассчитывать на то, что кто-то тебя похвалит (ну кроме тебя и матери, конечно.)

В чём смысл такой жизни? А в том, что ты и мать дарите мне своё душевное тепло, искренни со мной и никогда меня не предадите. И от этого мне хорошо. Хорошо. Хо-ро-шо.

Четверг, вечером

Сегодня мать принесла мне букет космей, и он стоит теперь передо мной в вазе. Цветы обычно приносят сразу, ведь, если этого не сделать, они завянут и их останется только выбросить.

Знаешь, мама всегда привязывает к своему кошельку бубенчик, и он так нежно звенит, когда она входит. А когда уходит и от двери оборачивается, чтобы проститься, я тоже слышу тихий звон — дзинь-дзинь… Как будто ребёнок шалит.

У матери всё лицо в глубоких морщинах. Седая голова. Она совсем старуха. Да и то, ведь ей уже восемьдесят. Половина её морщин на моей совести, я был плохим сыном. Иногда мне хочется утонуть в этих морщинах.

Но сегодня мама была очень бодра. Она больше не плакала, а рассказывала, с каким интересом перечитала «Повесть о Гэндзи», к которой не притрагивалась вот уже тридцать лет. Сразу стало видно, что она учительница литературы: просвещая своего непутёвого сына, не очень-то сведущего в классике, говорила вдохновенно и с достоинством, даже морщины распределились вокруг рта красивыми складками.

Ну и, конечно же, почтительный сын с улыбкой на устах внимал, стараясь не пропустить ни слова.

По радио передают «Душу поэта». Я часто слушал эту песню в студенческие годы. Как же давно это было! «Опавшие листья». Эту песню я помню даже на французском и попробовал подпевать. «Ссыльный», «Под небом Парижа», «Встреча со свободой»… Чудно! Как будто некогда подвергшееся сгущению прошлое вдруг снова развернулось в пространстве и заполнило комнату. Стены и потолок раздвигаются, уходят всё дальше, дальше… Какой приятный вечер!

Пятница, перед подъёмом

Дождь. Надо же, как неудачно, ведь на сегодня назначен дружеский матч по бейсболу. Щебечут какие-то пташки, но их почти не слышно из-за дождя.

Вечером

С выстиранного белья всё ещё капает на пол. Влажно, вот и не сохнет никак. Холодно, как зимой. Побаливает голова, хочу сегодня пораньше лечь.

Спокойной ночи. Ах нет, я ведь ещё не помолился на ночь.

Воскресенье, днём

Со спортплощадки доносятся звуки марша.

…Пока читал, смерклось. Небо затянулось тучами, похолодало — надел носки. К концу октября всегда чувствуется приближение зимы.

Поверка… Всё, ушли. Осенние насекомые замолкли. Недавно в комнату залетел какой-то чёрный жучок с длинными усами, я его тихонько выпустил через решётку.

…Полночь. Тишина. Лишь иногда шумит вода в трубах. Храпит старик, сидящий в соседней камере. Я тебе о нём ещё ни разу не писал. По одной-единственной причине — не хочется ни о ком писать плохо, а ничего хорошего не приходит в голову. Этот дедок сменил Себастьяна, то есть мы соседствуем уже три месяца. Как его зовут? Здесь он известен под кличкой Тамэ. (Да-да, я тебе писал о заключённом, о котором мне рассказал как раз этот Тамэ.) Это лысый маленький старикашка, лет ему то ли шестьдесят пять, то ли шестьдесят шесть. Он много всего повидал на своём веку, и в конце концов попал сюда. Ему знакомы все самые непривлекательные, изнаночные стороны жизни, и, естественно, он жаждет поделиться своими знаниями с остальными. Днём он привязывается к кому-нибудь и говорит-говорит, не останавливаясь. Ну, иногда расскажет что-нибудь занятное, но, поскольку я сижу здесь уже пятнадцать лет, почти все его истории я уже слышал, причём не раз и не два. Этот дедуля, если с ним соглашаешься, очень добродушен, но стоит ему возразить, как он свирепеет. И тут держись — либо будет говорить не останавливаясь, причём нарочно громко, либо оставит открытым водопроводный кран, либо начнёт дубасить ногой тебе в стенку. Так что лучше ни в чём ему не противоречить и молча слушать. Для меня это тяжкое испытание, потому что в настоящее время я хочу только одного — предаваться размышлениям в тишине и покое. Я несколько раз собирался подать просьбу о переводе меня в другую камеру, но потом сообразил, что лучше смириться и потерпеть: ведь на нашем этаже места не так уж и много, и, даже если меня переведут, в сущности, ничего не изменится, просто он будет мучить не меня, а кого-нибудь другого, а я вынужден буду за этим наблюдать. И ещё я подумал, что должен попытаться понять его и посочувствовать ему. Этот человек был «совсем ещё мальцом», когда его посадили в первый раз, так что большую часть жизни он провёл в тюрьме. Он как раз из тех, кто именно здесь чувствует себя на месте. Ну, если не требовать слишком многого и не стремиться к свободе, то здесь действительно жить проще, чем на воле. Со временем твоя камера начинает казаться тебе номером в скромной, но вполне уютной гостинице. Иногда Тамэ выходил на свободу, там, будто по долгу службы, совершал какую-нибудь кражу и снова садился. Так он намеревался прожить всю жизнь: воровство было для него профессией, а тюрьма — гостиницей. Но с возрастом тело его утратило гибкость, ему пришлось отказаться от сложных грабежей в высотных зданиях и переключиться на частные дома. И вот однажды, когда он, завернув добычу в узелок, собирался уходить, вернулся хозяин дома, ну и… Далее понятно. Наш дедуля всё нудит, что, если бы хозяин тогда не вернулся, он до сих пор жил бы тихо и спокойно. Человек он одинокий, с родственниками не общается, женой и детьми не обзавёлся, поэтому завидует мне, ведь меня навещает мать. Денег у него нет, выполнять какую-нибудь работу в камере он не желает, так что может рассчитывать только на казённый паёк и ужасно раздражается, когда я заказываю мороженое или ещё что-нибудь. И я его хорошо понимаю и стараюсь все его байки выслушивать молча. Поначалу я сердился и мы ссорились, но в последнее время я научился сдерживаться. Ой, кажется, он почувствовал, о чём я пишу, во всяком случае, храп его стал просто оглушительным.

Голова несколько прояснилась. Хочу ещё немного почитать. Хотя при таком тусклом свете наверняка будут болеть глаза…