Читать книгу - "Мы над собой не властны - Мэтью Томас"

Она старалась не подавать виду — а то вдруг Эд подумает, что ей следует на время прекратить попытки завести детей. Прошел еще год, по-прежнему без результатов. За обедом в ресторане Эйлин стала заказывать лишний бокал вина. Когда готовила дома, почти всегда предлагала к обеду и к ужину столовое вино. Свои любимые сорта начала закупать ящиками и хранила в подвале, чтобы всегда были под рукой на случай, если гости зайдут, — к тому же оптом покупать дешевле. Она теперь лучше понимала маму. Впрочем, Эйлин пока еще контролировала себя: каждый день ходила на работу и регулярно откладывала деньги на сберегательный счет.

Эд больше не старался ее подбадривать. Он, кажется, смирился с мыслью, что детей у них не будет. Уж не вздохнул ли с облегчением? Он уверял, что нет, а Эйлин все равно подозревала, что он рад. Больше останется времени для работы, которое иначе пришлось бы уделять отцовским обязанностям. Однажды в назначенный для очередной попытки вечер Эд сказал, что слишком устал. Эйлин обвинила его в саботаже. Она понимала, что поддалась истерике, но просто не могла с собой справиться.

Подруги рожали без проблем. Синди Коукли произвела на свет одну за другой трех девочек, пока наконец не подарила Джеку маленького Шона. У Мэри Кадэхи вслед за малышом Стивеном появились двойняшки — Карли и Саванна. Эвелин, дочка Келли Фланаган, родилась с заячьей губой, зато Генри, года на два младше, был просто загляденье, словно младенец с рекламной картинки. Раз за разом подруги сообщали очередную радостную новость по телефону или открыткой. На общем празднике плодородия исключением оставалась только Рут Магуайр — вырастив семерых младших братьев и сестер, она заявила, что покончила с воспитанием детишек. Эйлин после этого еще больше с ней сблизилась: будут вдвоем бездетными.

Когда все дружно праздновали день рождения какого-нибудь из малышей, Эйлин себе ногти обгрызала до мяса. Ей казалось, всем видно, какие мысли прячутся за ее полумертвой улыбкой. Она каждый раз покупала слишком много подарков, и все чересчур дорогие. Когда маленький именинник принимался разворачивать обертку, у Эйлин сердце замирало. Ей самой был необходим подарок — единственный, самый нужный.

Эд всего себя посвятил науке. Никаких ночных кормлений, смены пеленок и визитов детского врача. Он вел серьезные исследования по нейромедиаторам, выступал с докладами на конференциях и раньше своих ровесников стал профессором.

Эйлин больше не ждала каждой менструации как приговора своей женской состоятельности. Она с головой ушла в работу и несколько раз подряд получила повышение. Шел тысяча девятьсот семьдесят пятый год. Начальство и коллеги видели в Эйлин образец современной женщины, добровольно отказывающейся от материнства ради профессиональной карьеры. Мужчины ее уважали, женщины с детьми — ненавидели. Возможности открывались неограниченные, было бы только желание.

А ее преследовали воспоминания о выкидыше. Снилось, будто она сидит в уборной, вдруг слышит странный «плюх» и видит, что в унитазе лежит крошечный младенец — мальчик или девочка, не разглядеть. Ребенок открывает глазки и сердито смотрит на нее, медленно моргая. Эйлин просыпалась, вся дрожа, и будила Эда. В уборной она боялась заглянуть в унитаз.

Мало-помалу они с Эдом привыкли к размеренному ритму бездетной жизни. Зато не нужно искать, с кем оставить ребенка, если хочется пойти в гости; можно быть добрыми дядей и тетей для детишек друзей; и все силы, которые посвятили бы потомству, отдать профессиональному росту. Быть может, потому Эйлин так и расстроилась, когда Эду предложили должность заведующего кафедрой, а он отказался, чтобы больше времени уделять преподаванию и исследовательской работе. Все равно как если бы он сказал, что не любит их общего ребенка.

Эд, чтобы компенсировать потерю в зарплате по сравнению с должностью заведующего, взялся преподавать анатомию на вечернем отделении Нью-Йоркского университета. Он забегал домой пообедать и снова уезжал в город. В те дни, когда Эд возвращался после занятий в анатомическом театре, от него самого несло как от пропитанного формалином трупа. Эйлин не выносила, когда он к ней прикасался после мертвецов. Он дразнил ее, нарочно дотрагиваясь, а она с визгом уворачивалась.

На биологическом факультете открылась вакансия с перспективой получить постоянную работу. Научный руководитель Эда входил в отборочную комиссию. Он сказал Эду, что если тот подаст заявление, шансы у него неплохие.

Эйлин уговаривала согласиться. Работа в Нью-Йоркском университете — это престижно!

— Я нужен в колледже, — ответил Эд. — В университете лекции читать всякий может. А для меня важно, что мои ученики получают полноценное образование. Я их готовлю к поступлению в Нью-Йоркский университет. Стараюсь, чтобы они четко представляли себе, какие требования к ним предъявят.

Были и другие причины отказаться: гарантированная пенсия из городского бюджета и медицинская страховка, а в университете не было полной уверенности, что примут на постоянную должность. В колледже у Эда была прекрасная лаборатория — не хуже университетской — и давали гранты на исследования.

— Важно знать, к чему ты стремишься, — объяснял Эд.

Он так и не подал заявления. Всем знакомым, кому успела похвастаться, Эйлин объясняла, что рано или поздно — скорее рано — Эду предложат стать деканом колледжа. От такого не отказываются. А уж потом с этой должности можно перейти на аналогичную в более престижном учебном заведении.

Эд по-прежнему вел занятия у вечерников. Теперь, когда он приходил домой, пропахший формалином, Эйлин мало того что не пускала его в постель — она и поцеловать его отказывалась, пока душ не примет. Потом ужин, мытье посуды... Иногда ей удавалось лечь спать, так и не прикоснувшись к Эду. И совесть ее не мучила. Он сделал свой выбор. Ей пришлось от многого отказаться — пусть не думает, что все будет, как ему захочется.

В спальне всегда стояла полутьма — окно загораживало высоченное дерево, выше конька островерхой кровли. Эйлин с Эдом было уже за тридцать — невольно задумаешься о подступающей старости. Чтобы отогнать эти мысли, они занимались любовью. Иногда — с оттенком злости. Ни он, ни она не разорвали бы брак, хотя иногда, в разгар многодневной ссоры, Эйлин тешила себя мыслями о разводе и подозревала, что Эд позволяет себе то же самое. В подобные минуты накатывала какая-то безысходность, уводя в мрачные лабиринты подсознания. Оба так хорошо изучили друг друга, что в постели казались друг другу незнакомцами, и это придавало чувству новые грани. Интересно, их знакомые женатые пары пережили то же самое? Не спросишь ведь.

В тридцать пять лет, давно уже и думать перестав о детях, Эйлин неожиданно зачала. Беременность прошла нормально. Ребенок родился на рассвете, за пару дней до мартовских ид семьдесят седьмого года. Эйлин с Эдом несколько недель до родов ломали голову, как назвать, если будет мальчик, но так ничего и не придумали — к большому удивлению девушки, оформлявшей свидетельство о рождении. Рут приехала навестить роженицу и, уходя, забыла на тумбочке книгу — «Миссис Бридж»[6]; Эйлин о такой никогда и не слышала. Девушка-регистратор, придя на третий день, сказала Эйлин, что документ можно оформить позже, только придется самой съездить в мэрию. И тут взгляд Эйлин зацепился за фамилию автора на обложке — Коннелл. Среди ее дальних родственников был некий Коннелл, но главным образом она выбрала это имя потому, что оно звучало как фамилия — такие патрицианские имена часто бывали у врачей, с которыми она работала. Хотелось надеяться, что имя станет мальчику подспорьем в жизни.