Читать книгу - "Великая страна - Леонид Костюков"

— Мэгги, тебе, как всегда, с брусникой и мидиями?

— Нет, — ответила Мэгги быстрее собственной мысли и успела даже удивиться твердости своего отказа. — И если можно, еще без теста и сыра.

— То есть, тебе томатной пасты.

Мэгги с трудом сглотнула.

— Нет, Фрэнк. Я догадываюсь, сегодня я вообще не хочу пиццы.

Фрэнк замер, глядя на Мэгги с таким выражением лица, словно внутри его черепа сталкивались и выгорали галактики.

— Фрэнк, все не так ужасно. Можешь мне взять что-нибудь кроме пиццы. Скажем, гамбургер… нет, что-нибудь кроме пиццы и гамбургера.

— Мэгги, ты не заболела? Мне вчера Сэм рассказывал о чудесном средстве на основе экологических трав. Правда, оно в основном…

— Нет, Фрэнк, я чувствую себя превосходно.

— Точно?

— Точно. Превосходно. Изумительно. Ошеломляюще. Сногсшибательно. Если можно, не смотри на меня так, иначе я метну тебе вилку в рожу.

— Предупреждаю: я увернусь. В самом крайнем случае пострадает вилка.

— Пожалей вилку, Фрэнк. Не смотри на меня, я сегодня неважно выгляжу. Пойди, возьми мне что-нибудь на свой вкус.

Фрэнк удалился буквально головой назад, глядя на Мэгги со страхом и нежностью.

— Чудесный парень, хотя простоват. Точно, Мэгги? Исполнитель.

— Фу, Смити, ты снова меня напугал. Откуда ты берешься каждый раз?

— В определенном плане это загадка даже для меня самого.

— Скажи, Смити, а с тобой бывает так, что тебе надоедает пицца? Сразу обращаться к психиатру или можно выждать двадцать минут?

Смит закурил, после чего его лицо стало еще более невыразительным, хотя секунду назад это казалось невозможным. Пожалуй, сейчас при всей неуловимости черт его, наоборот, можно было бы опознать среди тысячи лиц, как белый лист бумаги среди исписанных.

— Бывает ли так, чтобы мне надоела пицца? — повторил он задумчиво, как бы раскладывая перед собой этот нехитрый вопрос. — Я могу усилить эту модальность в любую сторону, дорогая Мэгги. Бывает так, что я готов разорвать ее на атомы от бешенства, вызванного одним ее существованием. Бывает так, что, наоборот, я надоедаю этой пицце, да так, что она лежит в моей тарелке и молится, чтобы я ее побыстрее сожрал, только бы не глядеть мне в постную рожу своими зелеными оливковыми глазами. А бывает так, Мэгги, что мне помимо пиццы надоедает весь этот мир: шевроле, шевалье, желе, шале, жульё и бельё. И тогда я мысленно иду к полковнику и кладу на его стол свое удостоверение, а он обнимает меня за плечи и выслушивает мои бессвязные жалобы с выражением сострадания на бровях, а потом наш федеральный врач выписывает мне больничный на два месяца. Но все это мысленно, моя милая Мэгги, потому что в ФБР ценят тех, кто служит исправно, потому что их ценят везде. Этот клинический этюд я исполняю за тридцать секунд без отрыва от остальных функций, после чего вновь готов к труду и обороне. — Тут Смит продемонстрировал на своем лице общего положения жизнерадостный американский смайл. — Чего и тебе желаю.

За окном прошла старушка в платье в цветастый горошек.

— Ты позволишь, Смит, нам с Мэгги пообедать?

— Я вместо этого напомню тебе, Фрэнк, что вы с Мэгги не нуждаетесь в моем позволении ни для обеда, ни для других естественных отправлений. Выполняй заказы своего организма и будь образцовым американцем, сынок.

— Тогда я скажу прямее…

— Уж будь любезен.

— Не мог бы ты пересесть за другой столик? Мы тут будем есть, двигать челюстями, тебе это будет неприятно. Ты ведь, насколько я знаю, никогда не ешь.

— Да, как Билл Клинтон никогда не какает.

— С чего это ты взял?

— Никогда этого не видел. А с чего ты взял, что я никогда не ем?

Фрэнк открыл рот, закрыл и снова открыл:

— Короче, Смит, ты пересядешь, или…

— Или что?

— Или мне придется тебя пересадить.

— А можно один вопрос?

— Один — можно.

— Тебе приходилось пересаживать помидорный куст?

— Нет. — Странно.

— Что? — Ты не умеешь пересадить помидорный куст, а берешься пересаживать меня. А ведь я не в пример тяжелее.

— Встань, Смит, будь мужчиной.

— Спасибо, я посижу.

— Ну ладно.

Фрэнк встал, похрустел пальцами, снял пиджак, подошел к Смиту — и вдруг схватился за живот и с выражением крайнего удивления на лице мягко опал между стульями.