Читать книгу - "Невский проспект - Дмитрий Вересов"

К счастью, случались они лишь тогда, когда Марков находился в приватной обстановке. Совпадение?! Кирилл очень надеялся, что нет, – выпасть из окружающего мира во время спектакля, к которому он так готовился, было бы не только его крахом в качестве актера.

– Опять уплыл в астрал наш дядя Кира! – приговаривал Вадим, покачивая на руках Верочку.

Несмотря на эти неожиданные приступы, Кирилл Марков производил впечатление человека здорового и жизненно активного. Реакция была отменной – совсем недавно он, не глядя, поймал стакан, который Верочка, озорничая, смахнула со стола ручкой. И как ни уверял Марков, что вышло это случайно, Иволгин отказывался верить.

– Это какая-то особая техника, – уверял он. – Вот чему теперь в театрах, оказывается, учат!

– Театр здесь ни при чем. – Марков делал вид, что готов признаться. – Помнишь, Джейн рассказывала про китайских бойцов? Она меня кое-чему обучила – запредельная концентрация открывает сверхспособности! Теперь я и сквозь стены скоро смогу проходить…

– Я об этом думал! – говорил не менее серьезно Вадим. – Главное – не потерять эту запредельную концентрацию в тот момент, когда ты будешь находиться в стене, а не то застрянешь намертво!

– Спасибо, я это учту! – кивал Кирилл.

А Верочка недоуменно смотрела на них и начинала смеяться за компанию, словно понимала прекрасно, в чем тут соль.

В театре же Кирилл познакомился с одним из тех людей, которые самим фактом своего существования в наше время вызывают удивление. Это был мастер фехтования Андрей Михайлович Кваснецкий, происходивший, по его собственному уверению, из старинного польского рода. Он должен был обучить Маркова фехтовальным приемам, которые могли пригодиться в театральной карьере. Оружие в театре было по большей части бутафорским, но даже в таком варианте оно было ближе по весу и конструкции к настоящим клинкам прошлых веков, чем оружие спортсменов. Сам Андрей владел, не вполне легально, парочкой замечательных сабель, ради которых Кирилл как-то заглянул в его холостяцкую квартиру. После тяжелых британских клинков это оружие показалось ему легким, и техника сабельного боя была, разумеется, иной.

Кваснецкий поначалу уделял большое внимание Кириллу, почувствовав в нем, по собственным словам, прирожденного бойца. И был немало удивлен, убедившись, что кое в чем ученик может дать фору учителю. Выяснилось это после одного шуточного поединка. Марков не счел нужным притворяться неумехой и через несколько минут приставил клинок к горлу наставника.

– Странно, – приговаривал Кваснецкий и совсем неаристократично почесывал затылок. – Так говорите, юноша, вы раньше нигде не обучались?.. Да, такое было бы трудно запамятовать, а скрывать от меня правду ведь не имеет никакого смысла, а?

Марков скромно кивнул головой, не мог же он рассказать Кваснецкому, что бывает там, где по холодному оружию узнают благородного человека и от этого оружия зависит уважение, а порой и сама жизнь. Тем не менее кое-чему у Кваснецкого можно было поучиться. Движение на сцене – это не реальный бой, здесь главное, чтобы все выглядело красиво и эффектно. В роли тени Гамлета Маркову не приходилось фехтовать, но он уже понял, что эта роль была только началом его театральной карьеры. А раз так, стоило взять несколько уроков у человека, который знал толк в постановке поединков. По несчастному стечению обстоятельств эти уроки стали их последней встречей с поляком. Кваснецкий работал не только в театрах – иначе бы ему пришлось вскоре продать свои клинки или помереть с голоду. Вскоре он получил приглашение на съемки какого-то исторического «кина», там серьезно повредил позвоночник и осел навсегда в Москве у каких-то родственников.

Однако Кирилл успел научиться у него двигаться красиво и изящно, почти танцуя, и не задевать клинком драгоценный реквизит. Он чувствовал, что театр проникает в его кровь, после удачной премьеры это ощущение стало особенно сильным. «Вот что называется – найти призвание», – думал он. И понимал теперь, почему с таким благоговением отзывался о своей работе отец. Об отце он старался не думать.

В один из осенних дней, еще до известия о гастролях, Кирилл случайно забрел в одну из тихих питерских улочек, которые, казалось, остались неизменными с начала века. Шедший ему навстречу человек – взъерошенный мужичок – нес под мышкой книгу, толстый фолиант в потрепанной черной обложке. Кирилл посмотрел на нее с любопытством. Человек встретился с ним взглядом и, остановившись, поинтересовался, не в курсе ли гражданин, где тут поблизости переплетная мастерская? Марков пожал плечами и выразил по этому поводу дежурное сожаление.

– Ничего, я найду, – шмыгнул носом незнакомец и достал платок, – улица маленькая. А сигаретки у вас не найдется?

Марков похлопал себя по карману и вытащил пачку, презентованную накануне товарищем литератором.

– Боже мой, какой шик! – пробормотал незнакомец, вытаскивая с благоговением сигаретку. – «Лаки страйк»!

Произнесено это было как заклинание – он вы-глядел лет на десять старше Маркова, но в его глазах горел мальчишеский восторг. А Кирилл, в свою очередь, не сводил взгляда с книги, показавшейся ему смутно знакомой.

– Подержите! – попросил человек и передал ему увесистый том, при виде которого в памяти сразу воскресало видение полутемной читальни, куда солнечный свет проникает сквозь цветные витражи и окрашенный ими в цвета радуги ложится на страницы…

– Господин, уже утро, я погашу свечи? – голос монаха звучал над ухом, в нем было беспокойство хозяина по поводу напрасно сжигаемой свечи, в то время как солнце божье светит совершено бесплатно. Но слышалось и полагающееся по статусу смирение, ибо, как он уже знал, господин его не послушает.

– Я уже говорил тебе, достопочтенный брат мой во Христе, что не желаю, чтобы мои глаза начали слезиться, как твои…

Впрочем, для него, спутника Невского, часто делалось исключение и драгоценные фолианты, которые никогда не покидали монастырской библиотеки, было дозволено принести в его покои, где у открытого окна под шум ветра он мог изучать старые страницы. Старые даже для того времени, в которое они были заброшены.

Некоторые из этих книг были настолько ценными, что предусмотрительные монахи в буквальном смысле слова сажали их на цепь…

– Видите? – Кирилл указал на светлый прямоугольник на обложке. – Здесь когда-то была скоба, с помощью которой книгу запирали на замок!

Человек, с которым он разговаривал этим теплым сентябрьским вечером на тихой ленинградской улице, посмотрел на него с восхищением.

– Вы в этом разбираетесь?

– Немного. – Марков перехватил книгу поудобнее – раскрыть ее, держа в руках, было не так-то просто. – Знаете, у меня такое чувство, будто я ее когда-то видел…

Человек пожал плечами.

– Это вряд ли! Это вроде как семейная реликвия, – пояснил он, – прадед мой был букинистом – собирал всякие редкости. Правда, маловато их осталось – распродали в разные годы, да и эта не задержится. Вот только, думаю, надо, чтобы специалист посмотрел – может, подшить лучше надо, чтобы, стало быть, стоимость взять полную!