Читать книгу - "Там, где трава зеленее - Наталия Терентьева"

После того как мне позвонила Неля с сообщением о Варькиной температуре, я вообще ни о чем думать не могла — ни о гноме, ни о книжках, ни о сыче Виноградове, из-за которого вся эта свистопляска. Мне хотелось как можно быстрее собрать вещи и попасть обратно в Москву.

Подъехав к Даче, я набрала номер дачного телефона. Виноградов, разумеется, поставил себе там московский номер. Высокий забор не позволял увидеть, горит ли свет в пристройке сторожа. Он так долго не поднимал трубку, что я уже решила, что придется его ждать. Но вот наконец услышала недовольное:

— Алло!

— Гриша, добрый вечер, это Лена. Вы не могли бы открыть мне ворота? Я тут… кое-что привезла.

— А-а-а… да… — Похоже, что он уже спал. — А у вас нет ключей?

— Нет, так получилось…

— А-а-а… ну сейчас…

Гриша с некоторым подозрением посмотрел на водителя «Жигулей», с которым я договорилась, что он отвезет меня туда и обратно.

— Гриша, это просто такси. Я тут кое-что привезла по хозяйству.

Я захватила с собой огромный пакет, где лежали недошитые шторы для каминного зала. Глупостями заниматься, отдавать новый компьютер с безвредным плоским монитором я не стала, увидев, насколько плотно занят Саша другой, — что ему мои символы и знаки, что ему моя гордость и принципиальность — теперь…

Помахала пакетом с чудесным полупрозрачным тюлем, в котором были продернуты неровные золотые нити вперемежку с грубыми, как будто вытащенными из рогожи, с узелками и неровностями.

— Вот, Гриша, я привезла новые шторы… повешу, наверно…

— А-а-а… ну да…

Бдительный Гриша удостоверился, что шофер останется ждать меня в машине. На всякий случай сторож взял лопату и стал подгребать снег на аккуратно расчищенных дорожках. Я слышала, как он чистит снег, пока собирала вещи.

Я не ожидала, что это окажется так тяжело. Вещей было гораздо больше, чем я предполагала… Потому что мы там жили. По неделе, по два месяца, по три дня, приезжали на праздники… Я и не думала, что дача стала моим вторым домом — я просто об этом не думала, жила и мечтала о том, что посадить следующим летом, переживала, что плохо растет девичий виноград в тени у крыльца, и радовалась, как разрослась плетистая роза с нежными тяжелыми цветами на тонких гибких стеблях…

Там всегда было странное состояние оторванности от всего мира, покоя и — у меня лично — счастья. Я уж не говорю про Варьку, носившуюся летом босиком по газону, а зимой по огромному каминному залу на первом этаже, Варьку, которая, научившись ходить, сразу научилась делать это осторожно, имея в виду габариты нашей с ней квартиры.

Я собирала вещи и все раздумывала — не положить ли Саше на подушку нашу фотографию из предпоследней поездки — мы все трое стоим по щиколотку в Красном море… Очень трогательно и глупо.

…Мы лежали на животах на краю моря, там, где волна набегает на песок. Варька плескалась рядом. Саша счастливо поглядывал на меня, собирая камушки и кусочки белых и красных кораллов. Я тоже искала красивые обломки, похожие на разные фигурки — вот голова кота, вот веточка, вот растопыренная ладонь.

«Смотри!» — одновременно воскликнули мы и протянули друг другу: я Саше — кусочек темно-розового коралла, похожего на сердечко, он мне — выразительный желтоватый фаллический символ в состоянии любви. Вот и ответ. Просто мы дарили друг другу разное.

Но разве посмел бы прапрадедушка-корнет, тот, что писал через «ять», предложить своей любимой «руку и фаллос»? Если бы дожил до свадьбы…

Я все-таки решила положить фотографию, может, Саша вспомнит, как мы были там счастливы — все трое. Как ждала Варька огромного желтого мишку, который по вечерам приходил на детские танцы, как она дружила с маленькими француженкой и испанкой — объяснялись они улыбками и взглядами.

Вспомнит, как он пытался читать мне вслух днем, пока спала Варька, поддельные записки Пушкина, выпущенные каким-то «левым» издательством, повествующие о слишком вольных забавах поэта в очень откровенных словах. Книжку подарила я ему сама, схватив на бегу в книжном магазине, поверив в название «Неизданные дневники Пушкина». Кто же знал, что издателю придет в голову предлагать нам книгу с описанием физиологии группового соития, пусть даже и якобы с участием Александра Сергеевича, большого озорника и ловеласа… Когда мы поняли, что это за книжка, мы вместе очень смеялись, вместе и бросили ее…

Или вдруг вспомнит, как однажды предложил Варьке, поглядывая на меня с нежностью: «Дочь, а давай попросим нашу красивую маму, пусть она нам еще братика родит… или сестричку?» Варька очень удивилась и обрадовалась, что такое вообще возможно, а я испугалась…

Может, он вспомнит, какой раскаленный был песок на пляже и холодное море, в которое сначала невозможно зайти, а потом невозможно из него выйти. Мне кажется, именно на Красном море я впервые поняла — когда-то очень давно человек плавал не меньше, чем ходил по земле…

Вспомнит и разыщет в ящиках мой подарок на его день рождения, который мы праздновали там, — настоящую золотую монету, очень тонкую, специально предназначенную для тех, кто хочет навеки быть вместе. Разломи монету, подари любимому половину, возьми себе вторую. И храни ее, надеясь, что и он свою хранит…

Я зашла к Саше в комнату, подошла к разложенному дивану, а там лежат, уютно прибившись друг к другу, как жирные поросятки, две пухлые подушки. То есть он уже был так кем-то тронут, что даже пустил ублажающую его особу спать в свою келью… Знак влюбленности.

Потом я поняла, что влюбленные спали и на нашей новой с Варькой кровати, в нашей комнате наверху.

Странно было отвести нам с Варей из пяти имеющихся комнат одну, общую… Наверно, со стороны непонятно, почему я на это соглашалась. Мне казалось — неловко, нескромно просить его еще об одной комнате. Со временем все образуется, думала последовательница девушки Сольвейг, простоявшей у берега моря до самой старости в ожидании любви…

Я сунула фотографию в пакет с вещами. Не забыть вовремя объяснить Варе, что женщина не должна ничего ПРОСИТЬ у мужчины, который имеет счастье жить с ней. Не надо требовать, но и не стоит соглашаться на унизительную роль давалки-приживалки.

Я ничего не могла поделать со слезами, которые мешали мне видеть, забрызгивая очки. Я то и дело снимала их, вытирала стекла, ходила умываться и собирала нашу с Варькой неудавшуюся буржуйскую жизнь в большие икейские пакеты.

Попутно я писала ему записки. «Будь счастлив, если сможешь» — эту сакраментальную фразу я сунула в постель, «Предатель. Ты помнишь, за какое место вешали предателей в Древней Греции?». Их, кстати, вешали за самое обычное место — за шею — во все времена. Но Виноградов явно подумает что-то другое. Эту я положила в холодильник. На кухне, где висели недавно сшитые мной изумительно красивые занавески и лоснилась гладкими боками новая мебель с медными ручками и медной духовкой, мне было особенно гадко.

Всего лишь месяц назад, прихватив бледно-зеленую от недостатка воздуха Варьку, я носилась по салонам, выбирая мебель и всякую ненужную ерунду. Не знаю, сколько часов мы провели с меланхоличным дизайнером на Рижской, пока не нарисовали нужную конфигурацию. Мы приезжали туда с Варей три раза. Варя покорно сидела и читала, еще по-детски водя пальцем по строчке, а я — горела над проектом. Проектом будущего счастья за трехметровым забором в дачном поселке Клопово…