Читать книгу - "Роман в письмах. В 2 томах. Том 1. 1939-1942 - Иван Сергеевич Шмелев"

я над трудной акварелью и без указаний «футуриста-мальчишки» пробовала пробиться _с_а_м_а. Я летела домой как на крыльях. «Масса ошибок» были мне как похвала за словами «что-то настоящее, мое же!». Через пару дней профессора выжили вместе с другими, и он уехал в Америку, а я осталась одна среди кого угодно, только не художников. Я ушла и поставила крест на искусстве… После мне было очень часто жаль, но не было другого выхода. За границей многие люди советовали, требовали даже, чтобы я продолжала, но я считала это для себя роскошью в наше тяжелое время изгнания. Мне нужно было скорее приниматься за дело, дававшее бы мне хлеб насущный. Я зарыла глубоко и наглухо в себе стремление к искусству, да и времени не было у меня, работавшей с 8 утра и до 11 вечера90. Я только очень изредка рисовала иконы. На живопись меня потянуло с раннего детства сильно и могуче. Теперь без необходимых данных, без подготовки, без «фундамента» я все равно художником не буду. Да и поздно… Поздно. Для многого я опоздала в жизни… Как быстро уходит молодость. А что я сделала? Как это горько знать! — Хорошим художником не быть, а плохим не хочу. На один миг мне недавно стало очень жаль, что упущено, т. к. страшно хотела бы иллюстрировать Ваши книги. Конечно с Вашего согласия. Но я задавила в себе и это, чтобы не дразнить себя.

О литературе?.. Я не рискую. У меня нет оригинальности. Давно, давно жил образ. Предмет. Высокий и Святой. Он толкал меня на Путь Искусства, он звал и приказывал. И все, все стерла жизнь. Жизнь с маленькой буквы, злая, тяжелая, скорбная жизнь. Этот образ родился в душе десятилетней Оли в церкви, и его намек я слабо попыталась дать на конкурсном экзамене на «вольную тему». «Старые» художники оценили, а молодые смеялись. Когда-нибудь скажу Вам все. Веря Вам, слушаясь Вас, м. б. я бы и попробовала писать, но у меня нет смелости писать о себе и нет оригинальности для другого. Простите, что так много говорю о себе. Кончаю, а сказать еще так много надо! Душевно Ваша О. Б.

То, что Вы пишете о Вашем творчестве, об искусстве, об образах, стоящих перед Вами, — так велико, так чудесно, так захватывает и поднимает меня! Обо мне Ваши слова настолько прекрасны, что мне их странно отнести к себе…

Ваша «Неупиваемая чаша», помню, на меня произвела большое впечатление, но тогда, когда я ее читала, — Вы еще были для меня просто талантливым писателем. Вы теперешний говорили бы мне конечно несравненно больше. И я не могу прочесть ее сейчас. Если бы я получить ее могла — было бы большое счастье. Я послать бы могла обратно, если бы эта дама91 хотела этого. Здесь ничего нельзя достать.

Сегодня слушала грамофонную пластинку хора Афонского92 «Хвалите имя Господне»93 и «Тебе поем»94.

Знаете «Хвалите имя Господне» Львова95? Я его так люблю… Я очень люблю всенощную летом. Народу бывает мало, светло, хор поет звучно. И когда идешь в храм, то воздух уже не жжет, а ласкает, и стрижи так ласково перекликаются и задевают землю крылами. Я вспоминаю это из детства. И какое торжественное «Хвалите!»

Мне так хочется быть с Вами у всенощной. Больно, что здесь почти не приходится бывать в церкви.

И никогда нет хорошего хора.

Неужели никогда не увидеться с Вами? Родная, милая, нежная Душа?! Неужели?

Я верю, верно, что увижу Вас.

В прошлом письме я просила Вас о портрете. Пришлете?

Покойной ночи!

Я скоро еще буду писать.

Если я все еще смею, если Вы не отвергли уже меня.

Ах, если бы Вы поняли меня в том давнем разговоре о Дяде Ивике. Я не хотела спорить с ним и не несогласна в образе лечения бабушки, но только врача считаю неподходящим.

Мыслью долго, долго приветствую Вас дорогой, милый!

[На полях: ] Получили ли мои письма от 9-го июня, 24-го июля?

Если Вам интересно, буду присылать любительские фотографии с меня, которые в изобилии делают брат мой и брат мужа.

Простите эти кляксы — это автоматическое перо так сделало. Я не переписываю. —

31

И. С. Шмелев — О. А. Бредиус-Субботиной

5. VIII.41

Полдень

Каждое слово Ваше, свет мой, возвращает меня к жизни! Вчера получил Ваше канунное письмо. Клянусь, Вы — дар чудесный. По силе душевного богатства, не знаю равной Вам. Дар искусства явлен, до трепета! ослепляет!! Боже мой, Вы сами не сознаете этого!? Вы будете _т_в_о_р_и_т_ь, обязаны. Сестра моя, дружка моя, — целую слова Ваши, они — жемчуг. Ваша «дорога» — золото! Ваши «звезды» — глубинное. Как я счастлив, — в пустыне — найти такой родник! И плеск, и звон, и свежесть — все в Вас. Вы переполнены _б_л_а_г_о_д_а_т_ь_ю, _ж_и_в_а_я_ _в_с_я. Смотрите на божий мир полными глазами — Вы все охватите. Немею перед таким сердцем! — Это посылаю наспех, завтра пишу полное. Все Ваши тревоги — мираж, горжусь Вашим биением сердца. Не люблю сниматься, но для Вас — завтра же отдам себя фотографу. Открытку Вы получили — там было — «не понимаю, что со мной творится» и «всечасно думаю…» Письмо все объяснит Вам. Весь день вчера — пел Ангел, я слушал с замиранием, целуя строки. «Чаша» послана через Берлин, от моих друзей96. Добыл лекарство против осложнений гриппа, если случится. Умоляю — оставьте поливку, не убивайте себя. Я слава Богу чувствую себя бодрым, как давно не было. Кипят мысли, — я озарен светло и свято. 9.VI.1939 — воистину день Рождения! Это — не в Вашей и не в моей воле, — это — _д_а_н_о. Вдумайтесь — во _в_с_е. И Вы вспомните о ткани «Путей Небесных»: «знаки», «знаменья», «вехи» — Плана. Божественная Правда. Знаете… — я никогда не встречал даже подобия того, что Вы излили из сердца. И если бы это вошло в литературу (а оно войдет, наши письма, в историю русской литературы!) — это было бы ценнейшим из всего ее богатства. Это не слова «признательности», это — точный вывод ума и чувства. Целую руку. Ив. Шмелев

32

О. А. Бредиус-Субботина — И. С. Шмелеву

6. VIII. 41

Милый Иван Сергеевич!

Пишу Вам в последний раз из Wickenburgh'a, — т. к. через день переселяемся уже на хутор. Мне очень грустно уходить отсюда. Здесь было так чудесно. На хуторе не будет свободы, т. к. дом стоит в ряду с другими и вообще все не то. Жаль парка и прудика, где