Читать книгу - "Отступница - Уарда Саилло"

У Хадиджи есть время на то, чтобы приводить дом в порядок, когда моего брата Джабера нет дома. Он работает в ресторане для туристов, который находится у самого моря. Ежедневно он трудится не покладая рук. Ему нелегко прокормить семью. А моя невестка целыми днями сидит дома.

— Ты со своим сыном Джасимом ходишь на пляж? — спросила я у нее.

— Нет, — ответила Хадиджа, — твой брат этого не хочет.

— Но ведь детям нужны солнце, свет, воздух и море, — возразила я.

— Поговори со своим братом, — сказала Хадиджа, — он в доме хозяин.

Я сидела в темной гостиной, Джабер — напротив меня. Невысокий симпатичный мужчина. «Неужели отец выглядел так же, когда был молодым?» — спросила я себя. Неужели с тех пор ничего не изменилось? Неужели моя невестка полностью отдана на произвол этого мужчины, как моя мать полностью находилась во власти отца? Неужели положение замужних женщин в Марокко не изменилось?

Джабер не хотел говорить об этом. Он слушал меня с отсутствующим видом, когда я рассказывала ему, как мы в Европе живем и воспитываем детей.

— Джасим по субботам ходит со мной на пляж, — сказал он, — и этого достаточно.

— Но… — начала я.

Джабер сделал властный жест правой рукой, и это тоже напомнило мне отца.

— Я не хочу слышать об этом.

Разговор был окончен.

Помещения показались мне чужими, хотя я провела в них большую часть своей жизни. Джабер установил стенки-перегородки, чтобы иметь отдельное жилье. В другой части дома все еще жили дядя Хасан и тетя Зайна. Они вселились туда после того, как отец убил мать. Как только полиция разрешила входить в дом, дядя Хасан посадил в свой ржавый «рено» жену и семерых детей, а также меня с моими пятью сестрами и братом. На крыше машины он пристроил все свои пожитки. А затем мы покинули Массу.

Переезд в Агадир был очень трудным, потому что небольшая машина оказалась совершенно перегружена. Трое детей как-то втиснулись на передние сиденья к дяде и тетке, так что дядя Хасан с трудом мог орудовать заедающим рычагом коробки передач. Все остальные разместились позади. Крыша машины настолько прогнулась под тяжестью стола, нескольких стульев и картонных ящиков с одеждой и кухонными принадлежностями, что дети, вынужденные сидеть на коленях у других, на каждой выбоине бились головой о потолок. Машина ехала так медленно, что нас обгоняли даже большие грузовики, громко сигналя при этом.

Поскольку на мне восседал двоюродный брат, я ничего не видела и едва могла дышать. И все же я была рада, что мы покидаем этот ужасный дом в Массе с его еще более ужасным вонючим двором, усеянным дерьмом.

Я согласилась бы уехать хоть на край света, лишь бы только не жить больше в Массе. Но всего через два часа дядя Хасан остановил свой страдающий старческой слабостью «экипаж» перед домом моих родителей.

Лишь выбравшись из машины, я поняла, где нахожусь. Страх сжал мою грудь, но одновременно в ней появилось сладкое чувство, что я снова дома. В какой-то момент у меня вспыхнула надежда, что сейчас откроется дверь и мама прижмет нас к своему сердцу. Неужели все было лишь кошмарным сном? Может, мы вернемся к нормальной жизни? К жизни без страха. Без ужасов. Без смерти.

Но дверь не отворилась. Мамы не было. Отца не было. Надежда исчезла, как мираж. Мы вернулись к действительности. Дядя Хасан вытащил из кармана своих брюк ключ и открыл дверь. До сих пор она была нашей, а теперь стала его дверью.

— Добро пожаловать домой, — сказал он. — Да хранит нас Аллах.

Наши кузены и кузины последовали за своими родителями в дом. Мы в нерешительности остались стоять на улице. Мое сердце стучало так громко, что я едва слышала голоса людей, приветствовавших нас на улице. Пришли лала Захра и Фатима Марракшия, а также все остальные соседи.

— Я должна зайти туда? — спросила я Рабию.

Уафа крепко вцепилась в мою правую руку.

— Я думаю, да, — прошептала Рабия, — у нас нет выбора.

— Но я боюсь, — сказала я.

Рабия взяла меня за левую руку.

— Ты не должна бояться, мы ведь вместе. Ничто нас не разлучит.

И мы вошли в дом, который был нашей судьбой.

— А папа тоже здесь? — спросила я дядю Хасана.

Дядя Хасан помедлил с ответом. Затем твердо сказал:

— Нет, твой папа в тюрьме. И в ближайшее время он оттуда не выйдет. Мы будем посещать его там.

Амми Хасан и халти Зайна вселились в спальню моих родителей. Я посчитала это очень неприличным, но моего мнения никто не спрашивал. Дети дяди расположились в остальных комнатах. Нам предоставили лишь пол на первом этаже. Тетя Зайна дала нам старые вонючие овечьи шкуры и оранжевое одеяло, такое старое и дырявое, что оно уже не грело.

Мы стали чужими в своем собственном доме, теперь нас здесь просто терпели. Мне стало ясно, что у нас нет никаких шансов.

Чтобы уснуть, мы прижались друг к другу, как уже привыкли. Муна и Рабия, старшие — по краям, а мы, маленькие — в середине. Между Уафой и мной лежала двухлетняя Асия. Лишь Джаберу не разрешалось укладываться с нами. Он должен был спать в одной комнате с двоюродными братьями.

Каждую ночь Асия начинала плакать. Когда мы просыпались, она говорила лишь одну фразу: «Ана джи’аана» — «Я хочу есть». «Ана джи’аана, ана джи’аана». Она снова и снова повторяла эту фразу плачущим, надломленным, как у старой женщины, голосом. Это были самые страшные слова, которые я когда-либо слышала: «Ана джи’аана» — «Я хочу есть».

И сейчас я иногда просыпаюсь среди ночи, потому что мне кажется, что я слышу голос Асии: «Ана джи’аана». Тогда ледяной обруч стягивает мое сердце, и я прижимаюсь к моему мужу, пока сердце не оттаивает и не начинает снова биться в обычном ритме, который дарит мне сон.

Рабия прокрадывалась на кухню и размачивала черствый хлеб в воде. Мы кормили им Асию, пока она снова не засыпала.

У нас не было ничего, кроме черного хлеба, потому что дядя Хасан оставался безработным. Через пару недель Асия, самая младшая из Нас, совершенно исхудала, у нее раздулся живот, как у человека, умирающего от голода.

Мы принесли Асию в медпункт в нашем квартале. Сотрудники медпункта обследовали мою сестру и дали нам муку, масло и молочный порошок. Мы несколько месяцев жили на скромное подаяние этого медпункта.

Заключенный

Следственная тюрьма, в которой отец провел год до того, как его осудили на тридцать лет тюремного заключения, находилась в Инезгане, который расположен чуть южнее Агадира, по дороге в Айит-Меллул.