Читать книгу - "Сердце в опилках - Владимир Кулаков"

…Пашку выписали из больницы и очередным приказом перевели на «лёгкий труд» при цирке. В приказе значилось: «…на усмотрение администрации и руководителя номера». С этого дня ему не разрешалось поднимать тяжести и делать резкие движения. Он и сам себе не мог этого позволить, так как трещины в нескольких рёбрах по-прежнему давали о себе знать и, судя по всему, собирались напоминать ещё долго.

Казбек, как мудрый горец, «на своё усмотрение» быстро «перевёл стрелки» на Захарыча, предоставив тому полную свободу действий по отношению к своему помощнику.

Долгое многозначительное рукопожатие руководителя номера джигитов было лучшей наградой Пашке за его «доблесть». Вместо всяких громких слов Казбек снял со своей руки дорогостоящий, купленный за границей «Orient» и защёлкнул браслет часов на левом запястье Пашки. — Тэбе! Носи! — Благодарно сверкнув глазами, гордо вскинул красивую голову. Мужчина жал руку мужчине. Теперь уже — цирковому собрату…

Инспектор манежа стал к Пашке уважительно внимателен, словно взял над ним шефство. «А.А.» то и дело привлекал его к своим делам, что-то показывая и объясняя азы профессии. Иногда даже просил Пашку заполнить табеля (почерк у того был на удивление красивым — буквы получались с какими-то художественными вензелями).

Дирекция тоже не осталась в стороне, и теперь «легкотрудник» вместе с беременной женщиной — работницей осветительного цеха Раей разносил какие-то документы по кабинетам цирка, помогал в канцелярских делах директорской секретарше, бухгалтерии и везде, «куда пошлёт страна». Одним словом, его как геройски раненого бойца, отправили с «передовой искусства» в тыл цирковой жизни. Временно отстранённого от дел «ответственного работника веника и совка» это коробило и злило. Особенно доставали «подколы» джигитов:

— Твоя работа?.. — вопрошали они, намекая на «интересное положение» Раи. А то и того хуже:

— Пашка! Когда рожать будешь? Чего-то живота не видно?..

Чувство неполноценности и ущемлённого собственного достоинства сжирало Пашку:

— Захарыч! — вопил с возмущением «раненый», отхлёбывая чай из стакана в шорной берейтора. — Я, конечно, в «положении», но не в таком же «критическом», как Рая, чтобы с ней соревноваться: кто быстрее родит или отнесёт «депешу» из одного кабинета в другой! Забери меня назад на конюшню!..

— Пашка, ты и так здесь, вот чай пьёшь. — глаза Захарыча искрились смешинками и цвели синими июльскими васильками…

Осень однообразно шуршала листками отрывного календаря. Пашка маялся и почти не обращал внимания на свой любимый листопад, который буквально завалил город «червонным золотом». Пошла третья неделя после того памятного случая. Корсет сняли, а рёбра всё ещё продолжали предательски болеть и досаждать.

Пашка, наконец-то, решился появиться на репетиции воздушного полёта. До сего дня он отчаянно избегал встречи с Валентиной в таком, как он считал для себя, «жалком» виде. Он уходил из-за кулис раньше, чем появлялись там воздушные гимнасты и появлялся, когда уже все расходились по домам. Приходя в гостиницу, он никому не открывал дверь. Ему рассказывали, что Валентина дважды стучалась к нему. Наконец, он не выдержал, собрался с мужеством и пришёл. Не видеть Валю так долго было ещё большей мукой, чем терпеть неожиданно свалившуюся «хворь».

Извечный пересмешник Женька тут же «ожил», когда сверху, стоя на мостике, вновь увидел «воздыхателя» Валентины в рядах:

— Ур-ра! Вот он — непобедимый наш Ромео, прошедший огонь, воду и «скорую помощь»! — вместо приветствия закричал он из циркового поднебесья. — Сначала выиграл войну у Капулетти, (он намекнул на дуэль с Рыжовым во дворе), потом «подложил» всем свинью в цирке (это уже был удар ниже пояса), а теперь, как феникс, восстал из пепл… — он не договорил, так как получил от Валентины удар локтем в бок. Женька согнулся и со сбитым дыханием сиповато закончил:

— Короче, Пашка, привет от «крылатых и безгрешных»! А меня тут бьют без тебя! Живу как в преисподней! — притворно пожаловался воздушный гимнаст…

Шли день за днём. Пашка по привычке вставал рано и приходил в цирк. Так же по привычке хватал вёдра с водой, тазы с овсом и овощами или щётки для чистки лошадей. Но Захарыч занял «круговую оборону» и не подпускал своего помощника ни к каким делам. Вместо этого Стрельцов то и дело что-нибудь предлагал Пашке, как заболевшему ребёнку:

— Па-аш! Морковочки! — Захарыч протягивал парню крупную очищенную морковь, влажную от сока. — Каротин в ней, — для зрения полезно…

Пашка отказывался, это была уже третья морковка за последние полчаса.

— Па-аш! — нараспев призывал своего помощника Захарыч в очередной раз — Яблочко — витамины!.. — Это было уже шестое яблоко за наступивший день.

Пашка сходил с ума, изнывал, дурел! Он и не подозревал, что безделье среди постоянно репетирующих и всё время что-то делающих цирковых — это пытка!

Попробовал было порепетировать с Комиссаровыми. Но удовольствия от полюбившегося жонглирования в этот раз он не получил. Ещё шевеление руками можно было терпеть, но вот наклоняться и поднимать, то и дело падающие мячи и кольца, было испытанием. Кончилось тем, что взмокший Пашка съездил себе ручкой вращающейся булавы по рёбрам, в глазах потемнело, он охнул и завершил карьеру жонглёра до лучших дней…

Захарыч ежедневно судорожно думал чем бы занять скучающего парня? К «А.А.» он уже обращался. Тот помогал, как мог, и даже более того. Всё остальное требовало здоровья и физических сил.

Стрельцов понимал, что парень с таким характером, таская бумажки из кабинета в кабинет, бок о бок с беременной Раей, рано или поздно — «сгорит».