Читать книгу - "Израиль в Москве: повесть - Ефим Лехт"

Пелевин вяло кивнул. Вблизи он был не так загадочен. Серая щетина, пыльные мешки под глазами, желваки на азиатских скулах.

— Очень приятно, — зачем-то сказал Израиль. — Только вчера я был на вашем вечере.

— В каком смысле? — удивился писатель.

— Простите, ведь вы — Пелевин?

— Не совсем, м-м-м совсем не. Скорее, я Квазипелевин.

— Как это?

— Да вот так. Моя фамилия Левин. А вы были на презентации моего братца, Петра Ефимовича Левина. П. Е. Левин, понимаете? А я Семён. С. Е. Левин. Тоже мог бы взять псевдоним, например, Селевин. Но мне это ни к чему. Я врач, кардиолог.

Семён оказался словоохотливей брата. Изя даже забыл о простате.

— История простая, — продолжал Левин. Пристал ко мне такой Боря Левитан. Тот еще жук! Мы с ним в Германии познакомились. А тут он узнал, что я в Москве, пригласил в этот гребаный ресторан и буквально на коленях стал уговаривать подменить брата. Вы, говорит, похожи. А я сомневаюсь. Мы с Петей хоть и близнецы, но не двойняшки. Хотя кто его видел? Он же фантом. Борис еще причитал, что если Пелевин, мол, не появится, то его, то есть Борю, ожидает обряд сэппуку, ну, харакири. Во всяком случае, shame^[23] и позор. Что было делать? Поддался. Назвался Пелевиным — полезай в паланкин с киргизами. Вот такая канифоль. Сценарий, конечно, вздорный, полная шиза. Но афера, кажется, удалась. Как теперь говорят: прикольно? Веруют, ибо нелепо.

Значит, Андрей все знал. И Иван. Валял Ваньку. «Боинг» нехорошо дернулся. Изя быстро оглянулся: ангела не было. Они в самолетах не летают.

— А в Израиль вы в гости?

— Да какие гости. Я в Иерусалиме уже двадцать лет. В больнице работаю, «Шаарей цедек», если это вам что-то говорит. Мы ведь евреи, по отцу. Правда, Петька к этому факту относится равнодушно. Ему нравится быть северным варваром с буддистским оттенком.

Дверь туалета наконец хрюкнула, и вышла обильно раскрашенная девица. Вот почему так долго. Детальный макияж, холя щек и нега век.

Грянул старый шлягер «Эвейну шалом алейхем» («Вот мы и дома»). Все зашевелились, заулыбались, прослезились. Изя, уже пристегнутый, но еще потрясенный, глядел в окно. Земля в иллюминаторе. Под вздрагивающим крылом накренилась Святая земля, веселый улей Тель-Авива и родное зеленое море. Самолет шел на посадку.