Читать книгу - "Последнее целование. Человек как традиция - Владимир Кутырев"

Разумеется, в райском положении пока не все, даже в самом раю, что касается России, то она вступила в него одной ногой, вторая пока в чистилище. Стремясь в рай обеими ногами, стоило бы посмотреть на него более здраво и объективно. Каков он на самом деле, надо ли туда безоглядно рваться, если судить не по технико-экономическим показателям, а по людям, которые там живут. Имея в виду, что проблема неравного использования потребительских благ вполне решаема социально-политическими методами, мы будем вести речь о философской, культурно-исторической характеристике «состояния рая» и модернизационных подступов к нему, оценивая его с точки зрения судьбы человека. Каким «человек потребляющий» в нем становится – сейчас и по тенденции? В конце концов, для кого/чего ведется борьба за максимальное потребление и комфорт?

Для начала можно с уверенностью утверждать, что потребительские общества перестали быть культурными. Другими словами, отношения в них перестают регулироваться внутренними духовными ценностями – представлениями о добре, зле, долге, грехе, чувством вины, стыдом и совестью, заменяясь регламентациями извне – прямым контролем, правовыми и социальными технологиями, доходя до материальной фиксации камерами наблюдения всех поступков. Общество атомизируется, формализуется, непосредственные, живые связи между его членами заменяются юридическими, кодифицированными. Выявленное в свое время О. Шпенглером различие между культурой, когда отношения между людьми носят органический характер и цивилизацией, когда они становятся механическими, вполне подтверждается. Переход от культуры к цивилизации Шпенглер рассматривал как исторический тренд, это было его предвидение, сейчас оно – реальность. Культуре как духовности – конец. В цивилизации личность заменяется актором, целерациональным дельцом, который, выбирая свое поведение, не переживает ситуацию, а реализует условия достижения социально-экономического успеха. В дальнейшем актор десубъективируется, превращаясь в человеческий фактор и агента. Распадается даже индивид, его целостность, вместо него – «мультивиды», что, впрочем, правильнее квалифицировать как проявление кризиса уже самой цивилизации, ее «болезни к смерти».

Таким образом, модернизация, когда речь идет о социальных отношениях, означает преодоление культуры и замену ее цивилизацией. Это практически свершилось. По ближайшей же тенденции, учитывая распространение социально-гуманитарных технологий, их наложение на постчеловеческий характер производства, можно сказать, что умирает и вот-вот умрет цивилизация. Это свершается. Она превращается в Систему техники. Возникает Техносоциум. Модернизация, когда речь идет о социальных отношениях, означает теперь их преодоление и замену не просто технико-экономическими, а финансовыми и коммуникационно-виртуальными отношениями. Так называемыми гуманитарными технологиями, продуктом Hi-tech и Hi-Hume[28]. Личности и даже бездуховному актору – конец. Остается «человеческий фактор» и агенты (сетей), превращающиеся в своего рода зомби (вопрос, что такое зомби, плохо или хорошо (!) им быть в методологии науки активно обсуждается, мы его специально рассмотрим ниже, в разделе о человеке). Особенность ситуации России в том, что, э(ре)волюционируя от культуры и личностей к Техносу, к агентам, фактору и мультивидам, она должна как бы перепрыгнуть через акторов и цивилизацию, проходя этот период в ускоренном историческом темпе. Отсюда драматизм по(раз)ложения личностей, тяжелая ломка всех межчеловеческих отношений.

Становление Техноса не какие-то фантазии или футурологические предсказания, а жизненная повседневность существования людей в инновационном обществе. Так или иначе, она отражается в философской рефлексии. Наиболее известные оценки технико-потребительского образа жизни: «бюрократические джунгли», «общество спектакля», «всеобщего равнодушия», «массового опустошения», «состояния после оргии», в конце концов – непрерывное ожидание конца света. Или утверждений, что он произошел: «Апокалипсис now»[29]. «Человека заставляют жить в блаженстве, выстроенном из геометрических идиллий, регламентированных восторгов, тысячи омерзительных чудес, которое может представить зрелище совершенного мира, мира готовых конструкций» – так оценивает Бодрийяр, складывающиеся в потребительском обществе социальные отношения[30]. Внутренних критиков этого техногенного рая, как ни странно, больше, чем внешних, которые его еще не достигли, в частности, в России. Хотя может не странно. Те, кто живут в нем (в состоянии «пмж»), знают его реалии непосредственно, а находящиеся на подступах к нему имеют туристическое сознание.

И это в странах, которые достигли высшей точки в «потреблении инноваций». Неужели мы, в России, борясь с остатками своей культуры, чтобы «вступить в цивилизацию», а на самом деле в Технос, не должны задуматься, а все ли в порядке с положением, к которому, подстегивая себя модернизационными призывами, стремимся как к земле обетованной? Не постараться извлечь какие-то уроки из их опыта?

Неоспоримым достоинством западной цивилизации в ней самой и для остального мира считалась свобода. «Свободное общество» – ее другое название. Свободой, ради свободы, издержками свободы (слова, предпринимательства, любви) оправдывались любые отрицательные (если таковые признавались) черты «открытого общества». «Открытое» – знаменитый концептуальный синоним свободного общества. Оно противостояло «закрытым», где свободу ограничивают мораль и религия. Privacy: права человека, презумпция невиновности, тайна переписки, частной жизни, выбора – его священные коровы. Которые в самом деле были и давали молоко. Но кто решится теперь о них говорить, если говорить всерьез? Теперь, когда все просматривается, а где просматривается, там и прослушивается; когда человека то и дело, публично щупая, раздевают догола и у каждого универсальная электронная карта с индивидуальным номером, занесенным в общую базу данных; когда невозможна тайна межгосударственных дипломатических связей, не говоря об индивидах, и вот-вот будут чипы в голове. И т. д. В условиях перерастания цивилизации в технос о свободе можно говорить только в силу инерции или корыстного интереса в обмане. Нынешний, «воспитанный в свободе», обыватель требует установки камер слежения за всеми и везде: на улицах, на транспорте, в магазинах, тюрьмах, в солдатских казармах («глаз командира»), в частных офисах и госучреждениях, в банях(?), туалетах(!). Наконец, в квартирах (сначала за домработницами, чтобы не съели у детей лишнюю ложку каши, потом детьми, потом сами за собой). В так называемых «умных домах» фиксируется любой шаг и внутреннее состояние организма. Практически нет мест, которые бы оставались неприкосновенными (обещают, правда, оставлять одну комнату «для интимных отношений без наблюдения»; какая деликатность!). Да вряд ли она будет нужна. Все больше ограничивается принадлежность человеку собственного тела. Детекторы лжи, отпечатки пальцев, универсальные электронные карты, эксперименты с аппаратами по чтению мыслей и стиранию памяти, ничтоже сумняшеся, вводят и принимают как норму, не отдавая отчета, что это отказ от признания человека ответственным, обладающим собственной волей и сознанием существом. Практико-эмпирически осущетвляющийся отказ от личности.