Читать книгу - "Город и столп - Гор Видал"

Он жил один и почти ни с кем не встречался. Он много путешествовал и писал романы. Он вкладывал в них все. Но результат был неутешительным. Его книги хвалили, но всерьез не принимали. Он зарабатывал достаточно, чтобы хватало на жизнь, но числился в середнячках. Он искренне презирал плохие романы, которые шли нарасхват, но по секрету завидовал их авторам. Пусть их ругала критика, но деньги они зарабатывали немалые. И все же он продолжал писать. А что ему еще оставалось? Настоящей жизни у него быть не могло, только ее эрзац — писательство. Становясь старше, он преднамеренно все шире открывал себя страданию. Он как бы подпитывался им, даже становился сильнее. Но горечь никогда не оставляла его, и в глубине души он по-прежнему был все тем же мятущимся мальчишкой, который когда-то отслужил черную мессу. Он был убежден в том, что дьявол рано или поздно наградит его беззаветной и взаимной любовью. С мужчиной или женщиной — ему все равно. За это он был готов отдать свою душу. Со временем Пол настолько привык к жизни без любви, что ему пришлось подыскивать для себя новые и более изощренные мучения. И вот он решил последовать за теми легендарными проклятыми душами, которые продали свое искусство золотому тельцу и отправились в апельсиновые рощи Калифорнии. После долгих переговоров — продавать себя занятие нелегкое — одна из киностудий согласилась заплатить ему ту цену, которую запрашивал его агент. И Пол переехал в Голливуд, где впал в отчаянье, обнаружив, что очень даже доволен собой. К счастью, вскоре он встретил Джима, и сразу же снова почувствовал себя уязвимым. Их связь выглядела многообещающе и открывала перед ним безграничные возможности для самоистязания. После разрыва с Шоу Джим и Салливан перебрались в Новый Орлеан. Они остановились в большом отеле в современной части города и принялись исследовать французский квартал с его узкими грязными улочками, низенькими зданиями, железными мостками, длинными окнами со ставнями и, конечно же, с тысячей баров и ресторанов. Особенно на Бурбон-стрит, где ни днем ни ночью не умолкали звуки джаза и где ни на минуту не прекращался круговорот. Моряки с кораблей и фермеры в поисках чернокожих девиц с колючими волосами. Девицы хихикали, бросая откровенные взгляды, и обещали доставить удовольствие.

Несмотря на жару, ночь в Новом Орлеане возбуждала. Столько надежд парило в воздухе, столько сулила наслаждений сама эта атмосфера. Джим и Салливан, как паломники Голгофу, один за другим посещали бары, слушали негритянских певцов, поглядывали на мужчин и шлюх. Такое времяпрепровождение без чувства вины или какой-либо заботы о будущем было приятным.

По утрам Салливан работал над романом (история безответной любви, рассказанная с чувством легкой горечи), а Джим осматривал достопримечательности. После полудня они ходили в бассейн, по вечерам они посещали бары, где собирались гомосексуалисты — притворялись скучающими и ничего не подозревающими туристами, — но провести им никого не удавалось. В особенности их заинтересовал бар под названием "Шенонсо". Он расположился на тихой улочке на окраине французского квартала и целиком занимал старое каменное здание с облупившимися стенами. В дальнем конце помещения в камине горел огонек, пылали свечи, а из музыкального автомата раздавались тихие популярные песни. Атмосфера здесь была такой мирной, что даже самые буйные клиенты вели себя вполне пристойно. Крики их звучали приглушенно, свист был едва слышен, а уж о бузе и речи не могло идти. Джим и Салливан всегда садились за столик у огня, откуда могли наблюдать, как приходят и уходят мужчины и женщины, разыгрывая перед незнакомыми людьми различные ритуалы ухаживания. Наблюдая за этим зверинцем, Салливан обычно тихим голосом говорил такие вещи, которые ни за что не сказал бы в других местах, а Джим слушал его как всегда, надеясь узнать что-то новое о самом себе. Но Салливан говорил только о других.

В марте Джиму исполнилось двадцать лет, и он вдруг начал размышлять над всем тем, что случилось с ним с тех пор, как он покинул Вирджинию. Все было так, словно он в течение этого времени намеренно искал приключений, чтобы в старости можно было рассказывать о них, сидя в какой-нибудь лавочке в Вирджинии вместе с другими стариками. Хотя, конечно же, всего он все равно не сможет рассказать. Временами он спрашивал себя, ведет ли Боб такой же образ жизни. Ему хотелось бы думать, что нет. И все же, если они действительно как два близнеца, если они настоящие близнецы, Боб, вероятно, занят тем же, чем и он, Джим. Нелегко было во всем этом разобраться, но когда-нибудь он узнает ответ, а сейчас он просто приобретает жизненный опыт.

День рождения Джима они отпраздновали в баре "Шенонсо" при активном участии владельца бара — толстого хлопотливого человека, который прежде был художником-декоратором в Нью-Йорке, но теперь исправился. Он знал только их имена, но подозревал, что они богаты или имеют вес, или и то, и другое, но был достаточно рассудителен и вопросов лишних не задавал. И потом, другие клиенты были в восторге от этих двух молодых людей, а это было полезно для бизнеса.

— Пол, Джимми! Как дела?

Он улыбнулся Джиму, своему любимцу, и Джим улыбнулся ему в ответ. Ему нравился владелец, хотя тот и бывал по-матерински докучлив.

— Что подать?

Они заказали пива, и хозяин сам принес его. Затем он подсел к их столику.

— Ну, что новенького? — спросил Пол.

— Ни за что не догадаетесь. Тот высокий бледный парень, ну, тот, что поглядывал на Джима, он ушел к водителю грузовика — негру. И теперь они живут вместе. Ничего смешнее этой парочки в жизни не видел! Они никого вокруг не видят, и, по моим сведениям, негр его поколачивает. Нет, правда, смешнее не бывает!

Они согласились, что это и в самом деле смешно, а Джим пожелал узнать, многие ли негры этим грешат. Сам-то он всегда думал, что негры не из таких. Хозяин выпучил глаза.

— Негры? Да каждый второй, в буквальном смысле каждый второй! Конечно же, быть негром в Америке — не подарок, тут кто угодно свихнется. Так что еще малая толика, еще один бзик — не повод для удивления. А потом, многие из них дикари, а дикарю абсолютно все равно, что делать, если только это доставляет удовольствие.

— Мы все, наверное, такие, — сказал Салливан.

Толстяк сдвинул брови, и мыслительный процесс требовал от него немалых усилий.

— Но нам необходимы хоть какие-то договоренности, хоть какой-то порядок, иначе все пойдут вразнос, начнут делать черт знает что — убийства и все такое.

— Я имел в виду только сексуальные запреты, а на них законы не должны распространяться.

— Может, и не должны, но распространяются. Сколько раз меня забирали полицейские в штатском, которые сами же меня и провоцировали, ужас просто! Иногда, чтобы откупиться, даешь им стольник, а то и больше. Они такие мошенники, особенно здесь.

— Все это неправильно, — Джим видел, что Пол сердится. — С какой стати мы должны прятаться? То, что мы делаем, — естественно, если не сказать — нормально. В любом случае то, что люди делают по доброй воле — их личное дело, и никого больше не касается.

Толстяк ухмыльнулся:

— И у вас хватит духу рассказать о себе всему миру?