Читать книгу - "Русская гейша. Секреты обольщения - Ольга Лазорева"

– Ага! – рассмеялась бабушка. – Танюшка, как кошка, сразу на свое место. Только оно Тимофеем занято, так что сами договаривайтесь.

Я погладила незнакомого мне, огромного рыжего и невозмутимого кота, важно лежащего на одной из подушечек, заполняющих топчан. Он глянул на меня круглыми зелеными глазами и не шевельнулся. Только кончик пушистого хвоста слегка дрогнул, но Тимофею было, видимо, лень шевелить даже хвостом. Он положил крупную голову на вытянутые лапы и, вздохнув, прикрыл глаза.

– Ничего, нам тут места и двоим хватит, – улыбнулась я, почесывая его за ушами.

– Баня готова, – сказал дед, заглянувший в этот момент в столовую.

– Я – первая! – тут же обрадовалась я.

Мне нравилось париться в самый жар.

Когда я, закутанная в махровый халат, влажная и разморенная, зашла в кухню, бабушка сразу подала мне горячий чай. Я не торопясь выпила чашку и пошла в гостиную. Дед сидел на диване.

– Деда, а ты не пойдешь в баню? – спросила я, усаживаясь рядом.

– Попозже ополоснусь. Мы с бабкой вчера мылись, – сказал он, улыбнувшись. – Не думали, что вы решите так быстро приехать. Как поживаешь, Танечка? – спросил он, заглядывая мне в глаза.

– Замечательно, – ответила я, улыбаясь в ответ и не сводя глаз с маленькой длинноносой фигурки, стоящей в шкафчике между чайными чашками из парадного сервиза.

Сколько я себя помнила, эта керамическая фигурка всегда здесь стояла. И я в детстве часто брала ее и играла как с куклой. Меня забавляла хитро улыбающаяся физиономия и длинный, как у Буратино, но довольно толстый нос. И вдруг я поняла, что фигурка имеет раскосые глаза и испещрена узорами, похожими на иероглифы. Я встала и взяла ее.

– Вспомнила свою любимую игрушку? – спросил дед и улыбнулся одними глазами.

– Дед, а это вообще кто? – с легким удивлением поинтересовалась я.

– Твоя любимая игрушка, – повторил он.

Я промолчала. Дед после паузы сказал:

– Это тэнгу, один из низших духов, типа русского лешего.

– Вот как? – еще больше удивилась я.

– Точное название – коноха-тэнгу. А есть еще карасу-тэнгу. Они изображаются в виде человека-ворона. У них голова ворона, тело покрыто перьями, а вместо пальцев рук и ног – когти. В Японии тэнгу считаются проказливыми и часто вмешивающимися в дела людей. И они непременные персонажи многих легенд и преданий.

– Кто бы мог подумать! – пробормотала я, с интересом изучая такую привычную на вид фигурку. – А откуда она у тебя?

– Она всегда была при мне. Привез из дома, – нехотя сказал дед.

– А как тебя зовут? – продолжила я расспросы.

– Таня! – засмеялся он. – Ты что, забыла?

– По-настоящему, – серьезно сказала я. – Ты ведь японец! Да, кстати, я тебе кимоно привезла!

Я вскочила и быстро пошла в столовую. Достав пакеты, вначале отправилась на кухню. Бабушка резала помидоры для салата и, увидев меня, заулыбалась.

– Помогать пришла? Да ты еще не остыла, Танюша! Вон, волосы мокрые.

– Это тебе, бабуля, – сказала я, доставая бусы из бирюзы.

– Боже мой! – восхитилась она, быстро вытирая руки фартуком. – Да куда же я такую красоту смогу надеть?

– Да куда захочешь! – рассмеялась я. – Пойду деду отдам подарок.

Я вернулась в гостиную и протянула деду кимоно. Он встал и осторожно развернул его.

Я купила его, когда жила в Токио, просто так, потому что оно мне понравилось. Оно показалось мне воплощением стиля ваби – безыскусной простоты. Кимоно было из тончайшего хлопка черного цвета. И только на спине и полочках был вышит иероглиф «Дзен». Как объяснили мне в магазине, этот иероглиф был выполнен мастером каллиграфии Сёдо. Когда я вернулась, то решила подарить его отцу, но он только посмеялся, сказав, что халаты никогда в жизни не носил, даже банные. Помню, я внимательно посмотрела на его круглое простоватое лицо с серыми глазами и широким немного вздернутым носом и поняла, что в кимоно он будет выглядеть нелепо. Отец разительно походил на свою мать, бабушку Шуру, полную светлоглазую и русоволосую русскую женщину. Видимо, все японские черты, перескочив через поколение, передались исключительно мне.

Я увидела, как дед надевает кимоно и ловко завязывает пояс. Его глаза светились радостью, словно я доставила ему необычайное удовольствие. Кимоно выглядело на нем изумительно и гармонично, словно вторая кожа.

– Ох, ох! – громко сказала бабушка, входя в гостиную уже в бирюзовых бусах. – Дед у нас всегда франтом был, сколько его помню!

– Но ведь правда красиво, – улыбнулась я.

– Да, этот халат, Митя, тебе к лицу, – засмеялась бабушка. – Только где ты его носить будешь?

– Была бы красота, а место ей всегда найдется, – ответил он, снимая кимоно.

– Сыну-то не покажешься? – поинтересовалась бабушка.

– Это для меня, а не для демонстрации, – спокойно ответил дед, аккуратно сворачивая кимоно и подавая его бабушке. – Убери в шкаф.

Она молча взяла и пошла в спальню. Я видела, что дед с трудом скрывает радость. Его красиво изогнутые губы беспрестанно улыбались.

– Знаешь, – заметила я после паузы, – в этом кимоно как-то странно называть тебя Митей.

– Дмитрий – мое второе имя, которое я взял, когда оказался в этой стране, – спокойно проговорил дед. – Родители назвали меня Такидзи. Таки – «много радости», а дзи – приставка, обозначающая в именах «второй сын». – Он замолчал, потом еле слышно сказал: – Я был матросом на корабле в эскадре адмирала Ямамоти. Наш корабль подбили, я попал на остров Итуруп в ужасном состоянии. Сколько же там было крыс! Все еще помню, что они шныряли повсюду, а в бараке, в котором я лежал, они бегали среди бела дня. И я помню только крыс.

– Да, их там было невозможно много, – задумчиво добавила бабушка, вошедшая в этот момент в комнату.

Они замолчали.

Я знала из рассказов родителей, что дед и бабушка познакомились после Второй мировой. Япония капитулировала, часть островов перешла России, и Итуруп в их числе. Дед был в беспомощном состоянии и остался. А потом по призыву компартии на эти острова приехала молодежь со всей страны. Дед к этому времени перебрался в Курильск. Там они и познакомились. Но подробности никогда не рассказывались, потому что ни дед, ни бабушка не любили вспоминать эти тяжелые времена.

– Но почему ты не вернулся на родину? – неожиданно спросила я, нарушая табу.

Бабушка глянула на меня немного укоризненно.

– Я взял себе имя Митя, – тихо проговорил дедушка, словно не слыша моего вопроса. – В Японии каждый взрослый может взять себе псевдоним, это в порядке вещей. А после смерти почти все получают новые посмертные имена. Они называются каймё. Имя записывают на особой табличке ихай. И она как бы воплощает дух умершего. Митя, конечно, не мое посмертное имя. Но ведь меня похоронят на местном кладбище именно под этим именем.