Читать книгу - "Запретное видео доктора Сеймура - Тим Лотт"

Как еще отразился на Алексе его эксперимент с видеонаблюдением в гостиной?

Я бы сказала, что он стал более уверенным в себе. Что-то в нем явно изменилось — в глазах появился новый огонек. Например, разбирая детские ссоры, он стал куда более твердым и решительным.

Надо полагать, не многие из этих ссор происходили в гостиной.

И то верно. Вторую камеру он поставил примерно через неделю. Но эта его уверенность появилась раньше. Я думаю… наверное, это все из-за той первой записи. С Мейси и Викторией. Кода она сказала, что он слабак. Думаю, она не имела в виду ничего дурного. Алекс не был слабаком, но он был мягким человеком. Мы все это знали. Однако для него было очень важно чувствовать себя сильным, настоящим отцом, и то, что она назвала его слабаком, действительно сотрясло наш дом. Он сказал мне перед тем, как в последний раз пойти к Шерри Томас, — он сказал, что, когда услышал, как Виктория назвала его «душкой», это выбило его из колеи.

А вы еще по-своему подчеркнули ее слова.

Правда?

Когда Виктория сказала: «С папой я как-нибудь разберусь», вы ответили: «Ты так говоришь, будто это бог весть какое достижение». В том смысле, что с ним разберется всякий.

Боже мой, да. Вы, наверное, правы. Ужас, конечно. Бедный Алекс. Это была всего лишь шутка. Мы все его любили. Но он не устраивал сам себя — ни как врач, ни как глава семьи, ни как муж. Он смотрел эти записи, и они полностью сбивали его с толку. Бывают вещи, о которых лучше не знать. Тогда их невозможно будет понять превратно.

Он как-то отреагировал на запись с Викторией и Мейси?

Не то чтобы очевидно. Но он стал настороженней. Все время проверял, не закрыты ли двери в ее комнату, — по крайней мере, пока не поставил туда камеру. Но было еще кое-что. Он сказал это наутро после того, как, видимо, просмотрел запись. Мы все завтракали. Алекс пек блины. Как обычно, была какая-то ссора. Гай спустился в халате Виктории, утверждая, что Виктория взяла его халат и куда-то засунула. Виктория спустилась и стала требовать обратно свой халат и говорить, что не трогала халат Гая. Обычная бездоказательная неразбериха. И тут, ни с того ни с сего, уже когда спор затих, Алекс посмотрел на Викторию и сказал… Что же именно он сказал? Помню, он сказал это очень тихо, мне пришлось напрячься, чтоб услышать.

Что он сказал?

Он посмотрел прямо на нее и сказал: «Как ты могла?»

И что сказала Виктория?

Думаю, она не слышала. А я просто не знала, о чем он говорит.

Что-нибудь еще случилось тем утром?

Да. Он выглядел уставшим — как будто почти не спал. Теперь из его видеодневников я знаю, что он сам себе выписывал амфетамины или какие-то другие стимуляторы — тогда я была не в курсе, — просто чтобы дотянуть до вечера. Но в то утро он выглядел даже хуже обычного. Полли спала хорошо. Я не понимала, в чем дело. Теперь я догадываюсь, что он полночи смотрел записи. В общем, Алекс всегда действовал с оглядкой. Ему бывало сложно сразу взять быка за рога. Я особенно хорошо запомнила то утро, потому что сразу после завтрака, когда Виктория и Гай ушли наверх, он вдруг спросил ни с того ни с сего, считаю ли я его слабаком. Так он и сказал: «Ты считаешь меня слабаком?» Я была поражена. Не столько вопросом, сколько его прямолинейностью. Опять же, теперь я понимаю, почему он задал этот вопрос именно тогда.

И что вы ответили?

Я просто пожала плечами. Сказала, чтоб он не глупил. А он сказал, что случайно услышал, как Виктория говорила, что он слабак, и называла его душкой. Если бы я тогда обратила внимание, я могла бы выяснить, чем он занимался. В конце концов, это он мог выяснить только при помощи подслушивающего устройства. Это возбудило бы подозрения, и последствий можно было бы избежать.

Что вы ответили, когда он сказал, что Виктория называла его душкой?

Я сказала, что он и есть душка, но что это не делает его слабым. И тут сразу — я только что это вспомнила — он задал мне еще один прямой вопрос. Боже мой, точно. Это было так на него не похоже.

Что он спросил?

Он спросил, почему мы больше не занимаемся сексом. И я довольно грубо ответила, что он, по-видимому, на это больше не способен. И посоветовала ему прописать себе виагру. На самом деле единственная причина была в том, что меня это не очень интересовало. Потом я сказала, что больше не хочу об этом говорить. Я процитировала его собственную максиму о том, что бывают вещи, о которых лучше помолчать. «Молчание лечит», — говаривал он. Алекс всегда был из тех, кто застегнут на все пуговицы, и тут мы поменялись ролями. Он давил на меня. Все сильнее и сильнее. «Что со мной не так?», «Я больше тебе не нравлюсь?» — такого рода вопросы. Потом он снова заговорил о слабости, о том, что никто не хочет жить по правилам. И только он аккуратен, справедлив, сдержан. Он сказал, что без него семья развалилась бы и что называть его слабаком — это ни в какие ворота не лезет. В общем, разошелся не на шутку. Потом он назвал меня распустехой.

Распустехой?

Да, я знаю, я рассмеялась. И сказала: «Ты кем себя вообразил — Самуэлем Пипсом[4]?» На что он сказал, что это слово вполне уместное, что он посмотрел в словаре и что оно происходит от диалектного варианта глагола «распустить». Он сказал, что именно это я и делаю: распустила всех и вся. Мне это показалось смешным. Я сказала: «Знаешь, Алекс, не все хотят жить, как ты, подглядывая все время в словарик». Тогда он сказал: «Никто не хочет жить, как я, зато ты хочешь вытереть об меня ноги», — и все потому, что он добрый, соблюдает приличия и хочет «упорядочить хаос» (именно так он и выражался — «упорядочить хаос»). Я сказала ему, чтобы он не воспринимал себя как жертву, а он сказал, что он и есть жертва. Я сказала, что ему пора повзрослеть, и тогда… тогда он сделал то, чего не делал никогда.

Что?

Он послал меня. Я была в полном шоке. Я огрызнулась. Мне хотелось уязвить его.

Вам это удалось?

Да. Конечно удалось. Я была его женой, я знала его больные места.

Что же вы сказали?

Я очень спокойно и ровно произнесла: «Ты действительно хочешь знать, почему я больше не занимаюсь с тобой сексом?» Тут он притих и сказал: «Пожалуй, что нет». Но я продолжила. И сказала: «Потому что, когда смотрю тебе в глаза, я не вижу там никого».

Вам действительно так казалось?

Не знаю. Наверное, иногда.

И что он ответил?

Он сказал: «Там кто-то есть. И это я». И добавил, что я просто не умею разглядеть. И вышел. Конец разговора. Он ненадолго поднялся на свой чердак. Когда он расстраивался, то всегда уходил туда. Может, он снова стал смотреть в монитор, хотя в гостиной никого и не было.

Оглядываясь назад, давайте подумаем: какие именно обстоятельства могли в тот момент подтолкнуть его продолжить наблюдения? Ведь его, как вы сами говорили, по всей видимости, мучило чувство вины и страх, что его обнаружат.