Читать книгу - "Одиссея Гомера - Гвен Купер"

Слаще нам нет ничего отчизны и сродников наших,

Если бы даже в дому богатейшем вдали обитали

Мы на чужой стороне, в отдаленьи от сродников наших.

Гомер. Одиссея

Надо признать, что мое утверждение о том, что мои родители не любят кошек, не совсем справедливо. Точнее было бы сказать, например, что мой отец, владелец небольшой аудиторской компании, был настроен не столько «антикошачьи», сколько сугубо «прособачьи». Но в целом он был неравнодушен к животному миру и даже чувствовал братьев наших меньших лучше, чем многие другие. Более того, он относился к числу тех немногих людей, в ком сохранилась способность к пониманию эмоционального состояния животного, выходящая за рамки простого сострадания и достигающая высот непосредственного духовного общения. Через наш дом прошел не один десяток собак, бродячих, обиженных и покинутых, но не было среди них ни одной (сколь бы трагичным или травмирующим ни было их прошлое), которая бы в конце концов не оттаяла от тепла и нежности в присутствии моего отца. Памятуя о его таинственной способности, я и повадилась ходить по приютам для животных в надежде развить такую же.

Что касается моей матери, то еще в раннем детстве ей довелось увидеть, как кот поймал маленькую птичку. С тех пор она знала, что такое сострадание. Если только оно касалось животных вообще. Но психологическая травма, оставленная «кошачьим птицеубийством», как она выразилась сама, никак не давала ей — опять-таки, по ее выражению — благоволить к кошкам так же, как она благоволила к собакам. «Кошки вам — не собаки, вот кто предан беззаветно», — говаривала она. Заслышав столь безапелляционное обвинение в адрес моих кошек, я почувствовала, что меня так и подмывает поинтересоваться, на чем именно зиждется это убеждение, проистекающее от ее нулевого опыта общения с кошками. Но вовремя вспомнив о бессмысленных политических дебатах за ужином в пору моего становления, я оставила свой ехидный вопрос при себе. Свое воздержание от дискуссии я рассматривала как признак политической зрелости с тех пор, как в последний раз спорила на эту тему с родителями.

В свою очередь, уже тот факт, что мои мама и папа согласны были принять нас, всех четверых, несмотря на свою нелюбовь к «птицеубийцам», свидетельствовал о том, сколь многим они готовы были пожертвовать ради меня, даже при том, что наши отношения на тот момент не отличались особой теплотой. Никакой вражды или даже прохладцы в наших отношениях тоже не было, однако в то время, как некоторые мои друзья с кажущейся легкостью покинули отчий дом и теперь переживали уже вполне «взрослые» отношения с родителями, мы с моими мамой и папой наладить новые отношения все никак не могли. Мне казалось, что в их тоне нет-нет да и проскочат назидательные нотки, как будто я все еще маленький ребенок, за которым нужен глаз да глаз; и хотя иногда я чувствовала, насколько справедливы их мрачные опасения, но восставала против них, как могла.

Больше всего на свете я хотела, чтобы они мной гордились. Но, несмотря на все мои усилия в «послеобразовательный» период жизни, я не сделала ничего, что могло бы служить предметом их гордости, если, конечно, не считать одного громкого разрыва и полной неспособности обеспечить себя, и еще вот этой просьбы — принять меня обратно.

И все же, несмотря ни на что, мои родители согласились приютить нас. Мало того — они даже готовы были разбить дом на два лагеря: кошачий и собачий. Песочно-золотистая Кейси, помесь лабрадора с ретривером, и Бренди, миниатюрный кокер-спаниель, появились в нашей семье тогда, когда я была еще подростком. Но и позже при моем появлении они выказывали щенячий восторг, следуя за мной повсюду и наступая на пятки, а когда я покидала дом, они еще долго сидели у двери, взирая на нее с такой тоской, словно я уходила не на день, не на неделю, а на долгие годы. Если же я оставалась с ночевкой, они вдвоем забирались ко мне в кровать, как делали еще тогда, когда я училась в старших классах.

Неделя моего пребывания в родительском доме, когда подувяла свежесть впечатлений, показала, что ходить за мной повсюду по пятам не входит в долгосрочные намерения собак. Собственно, на это я и рассчитывала, поскольку взаимоисключающие претензии на мое время и внимание со стороны противоборствующих собачьего и кошачьего лагерей никак не могли способствовать обстановке взаимного доверия, которой я хотела добиться как можно скорее.

Пока что достичь всеобщего мира хотелось исключительно средствами дипломатии. Вражда кошек и собак имеет давнишнюю историю, она, можно сказать, восходит к доисторическим временам. А посему трудно было рассчитывать на то, что возымеют действие одни лишь призывы к моим кошечкам и родительским собачкам жить в мире и согласии под одной крышей с противоборствующей стороной. Припомнив старинный афоризм «Добрый забор — добрые соседи», из чулана мы сообща извлекли деревянную ширму, которой в ползунковом возрасте нас разделяли с младшей сестрой.

— Я всегда знала, что эта штука еще пригодится, — сказала мать, бросив на меня красноречивый взгляд, дополнявший прерванную мысль: «Разумеется, я говорю о внуках…»

Ширма крепилась к стенам присосками и доходила мне до пояса. Ее мы и поставили поперек коридора, отгородив мою спальню с прилегающим туалетом от соседней спальни, создав таким образом «заказник» в том смысле, что доступ в него собакам был заказан. Здесь я устроила решительную уборку, пытаясь извести все собачьи запахи — первопричину треволнений в кошачьей среде, расставила кошачьи кроватки, когтедралки, ящики с песком, плошки для еды и миски для воды. Кошкин дом был готов.

— Ну и как вам? — спросила я у новоселов.

Припав носами к земле и прядая ушами, Скарлетт и Вашти настороженно вышли на волю из своих переносных корзинок, где они чувствовали себя пусть и в тесноте, но в безопасности. В соседней комнате за стеной звонким лаем залилась Кейси, и обе мои кошечки в мгновение ока оказались под кроватью. Лишь два часа спустя мне удалось вдохновить их на нечто большее, чем наблюдение в четыре глаза из-за подзора, забытой реликвии моих еще доподростковых лет. Иное дело Гомер. Он был невозмутим. На лай Кейси он даже ухом не повел и отправился исследовать новые земли. До этого момента Гомер и не подозревал, что на свете есть такая занимательная вещь, как ковровое покрытие семидесятых годов с модным тогда длинным ворсом, которое благополучно дожило до наших дней и все еще простиралось от стены к стене в моей бывшей детской. Оно заинтересовало котенка настолько, что никакой собачий лай не мог отвлечь его от новых ощущений: он крался сквозь спутанные космы ворса, доходившие ему до подбородка, и со стороны все это выглядело как сценка из африканской жизни в миниатюре: среди неоново-синей саванны на охоту выходит пантера.