Читать книгу - "Абсолютист - Джон Бойн"

— Уилл! — Я бегу к нему, счастливый, что он не успел попасть в беду. — Вот ты где. А я тебя повсюду ищу.

— В самом деле? — спрашивает он, поднимая голову. При свете луны видно, что он плакал: на щеках, там, где он пытался вытереть слезы, — грязные потеки, кожа под глазами опухшая и красная. Он снова отворачивается. — Прости. Я хотел побыть один. Не думал, что ты забеспокоишься.

— Ничего, — говорю я, садясь рядом с ним. — Я просто испугался, что ты натворишь каких-нибудь глупостей.

— Каких это?

— Ну, мало ли — пожимаю я плечами, — убежишь куда-нибудь.

Он качает головой:

— Нет, убегать я не собираюсь. Пока, во всяком случае.

— Что значит «пока, во всяком случае»?

— «Пока» значит «пока».

Он тяжело вздыхает, снова трет глаза, смотрит на меня с печальной улыбкой.

— Вот и конец пути. Как ты думаешь, оно того стоило?

— Я думаю, мы скоро выясним, — отвечаю я, глядя в прозрачную воду. — То есть когда попадем во Францию.

— Да, во Францию, — задумчиво повторяет он. — Нам еще все предстоит. Пожалуй, сержант Клейтон будет разочарован, если мы не погибнем при исполнении.

— Не шути так. — Меня передергивает.

— Почему? Это же правда, разве нет?

— Клейтон, безусловно, не ангел. Но и не чудовище. Я уверен, он никому из нас не желает смерти.

— Не будь таким наивным! Уж Вульфу-то он точно желал смерти. И добился своего.

— Вульф сам себя погубил, — возражаю я. — Может, не по собственному желанию, но по собственной глупости. Только идиот стал бы бегать по тому лесу среди ночи.

— Ох, Тристан… — Уилл снова качает головой, улыбаясь мне. Он произносит мое имя очень тихо, и я вспоминаю о нашей дружеской возне на полу казармы. Сейчас он протягивает руку и хлопает меня по колену — раз, другой… заносит руку в третий и медленно убирает ее. — Ты временами просто невероятно наивен. Может, ты мне еще и поэтому так нравишься.

— Не смей со мной так разговаривать, — сержусь я. — Ты думаешь, что все знаешь?

— А что я еще должен думать, по-твоему? Ты же веришь, что Вульф погиб по собственной вине? Только очень наивный человек может так считать. Или последний дурак. Тристан, Вульф вовсе не падал. Его убили. Хладнокровно.

— Что? — Его слова так нелепы, что я едва удерживаюсь от смеха. — Да как тебе такое могло в голову прийти? Уилл, ради бога, он же дезертировал. Сбежал из лагеря…

— Никуда он не сбегал, — гневно говорит Уилл. — Он сам мне сказал всего за несколько часов до того, что ему дали статус идейного отказника. Трибунал наконец-то принял решение. Его даже носилки таскать не послали. Оказывается, у него были способности к математике, и он согласился работать на министерство обороны и жить до конца войны под домашним арестом. Его должны были отправить домой, ты понимаешь? Прямо на следующее утро. И вдруг он исчезает. Совершенно удивительное совпадение, тебе не кажется?

— А кто еще об этом знал?

— Клейтон, конечно. Уэллс и Моуди, его верные сподручники. И, надо полагать, еще один-два человека. Слух разнесся вчера ночью. Я слышал, как кое-кто возмущался.

— Я ничего подобного не слышал.

— Не значит, что этого не было.

— Так что ты хочешь сказать? Что его из-за этого выволокли в лес и убили?

— А что же еще? Ты будешь утверждать, что они на такое не способны? Нас же именно этому и учили — убивать других солдат. Цвет формы — несущественная деталь. Да его в темноте и не различить.

Я открываю рот и хочу что-нибудь сказать, но не нахожу слов. Да, наверняка все именно так и было. И тут я вспоминаю шум, который разбудил меня среди ночи, — шорох, неясный топот, кому-то зажимают рот и волокут по полу.

— Господи Иисусе…

— Ну наконец-то, — устало вздыхает Уилл. — Но что мы можем поделать? Ничего. Мы выполнили то, за чем нас сюда послали. Мы стали крепкими и сильными. Мы научились верить, что стоящий перед нами человек, если он не говорит на нашем языке, — всего лишь кусок мяса, который надо отделить от кости. Мы теперь — идеальные солдаты. Готовые убивать. Сержант Клейтон сделал свое дело. Мы просто чуть раньше начали выполнять свою задачу, вот и все.

В его голосе звучит такой гнев, такая безнадежная смесь ужаса и враждебности, что мне больше всего на свете хочется его утешить. Я так и делаю. Он закрывает лицо руками, и я понимаю, что он плачет. Я смотрю на него в растерянности, а он глядит на меня снизу вверх, прикрывая лицо ладонью, чтобы я не видел, до чего он расстроен.

— Не надо, — просит он, всхлипывая. — Тристан, иди в казарму. Пожалуйста.

— Уилл, — говорю я, трогая его за руку, — ничего. Не расстраивайся. Мы все чувствуем одно и то же. Как потерявшиеся дети.

— Но черт возьми, Господи Исусе, Тристан, что с нами там будет? Я боюсь до усрачки, честно.

Он протягивает руки, берет мое лицо в ладони и привлекает меня к себе. Я много раз проигрывал эту сцену в мечтах, но всегда предполагал, что будет наоборот — что это я потянусь к нему, а он отпрянет, называя меня выродком и обманщиком. Но сейчас я не испуган, не удивлен тем, что он берет инициативу на себя. Я даже не чувствую всепоглощающей страсти, а я всегда думал, что она охватит меня, если это когда-нибудь случится. То, что происходит между нами, абсолютно естественно, кажется, что по-другому и быть не может — все, что он делает со мной, и все, что позволяет делать мне. Впервые с того ужасного вечера, когда отец избил меня до полусмерти, я чувствую, что вернулся домой.