Читать книгу - "Детство комика. Хочу домой - Юнас Гардель"

Ее глаза становятся сияюще-голубыми.

50

Они идут в Юхину комнату. Юха запирает дверь, чтобы их никто не дергал. Йенни немного торжественно, держа спину прямо, садится на стул у письменного стола. Юха, как обычно, падает на кровать. Йенни нервно икает.

Она смотрит на него, и ей интересно, что же он на самом деле о ней думает. Он ничего не сказал о ее макияже. Он что, даже не заметил?

Когда Марианна спросила, не парочка ли они, он поспешил крикнуть: «Заткнись, малявка, никакая мы не парочка!»

Как это понимать? Или — или. Как хочешь, так и понимай. Господи, все-таки она должна спросить.

Чтобы не смотреть в глаза Юхе, она начинает разглядывать плакат «Sweet» на стене. Йенни вздыхает, закрывает глаза, вздрагивает, икает. Слова уже на языке. На самом кончике. Как будто нужно прыгнуть с трех- или пятиметрового трамплина, в животе у нее все переворачивается. Сейчас она спросит, сейчас…

— Ты что, накрасилась? — вдруг говорит Юха.

Йенни ошарашенно открывает рот:

— Чего?

— Никогда не видел у тебя теней.

— Что, некрасиво? Смыть?

— Нет-нет, — поспешно отвечает Юха, — просто так, необычно. Но, кстати, очень симпатично!

— Правда?

У Йенни дух захватывает. От счастья на глаза наворачиваются слезы. Она приглаживает волосы, поправляет блузу, осторожно пересаживается на краешек кровати. Она улыбается, а когда она улыбается, у нее появляются ямочки, точно мягкие складки. Что-то пульсирует под веками. Пульсирует во всем теле. Сейчас или никогда, думает она.

— Юха, — шепчет она, но ей хотелось бы прошептать «мой Юха».

Мой Юха, мой Юха, мой Юха!

— Что?

— Что я хотела спросить… Ты любишь… Тебе нравится кто-нибудь?

Она пытается произнести это как можно равнодушнее.

— Конечно, нравится, — радостно отвечает Юха. — Ли!

Йенни кивает. Закрывает глаза. Вот она и решилась. Решилась и проиграла. Убедилась, что никто не может ее любить. И неудивительно — такую-то противную уродину!

— Да, Ли хорошенькая, — несчастно шепчет Йенни и чувствует, как внутри что-то ломается.

Но какая разница. Никакой. Все как и прежде. Вот она откроет глаза, и все будет по-прежнему. Она кукла с закрывающимися глазами, с неизменной улыбкой, равнодушно кивающая головой.

— Да, Ли хорошенькая, — глухо повторяет Йенни.

— Еще какая! — восторженно отзывается Юха.

— И у нее такие красивые волосы.

— Еще какие красивые! Я в нее так влюбился, что хоть помирай!

Ей хочется просто уйти. Броситься домой, смыть краску, снова стать чистой. Ей хочется оттереть тени щеткой для ногтей, отрезать ресницы, склеенные дешевой тушью, отмыться дочиста, дочиста, дочиста — как ящерице.

Она и есть ящерица.

Все по-прежнему. Ничего не случилось. Йенни улыбается.

Йенни улыбается, как и нужно улыбаться, когда твой лучший друг поверяет тебе свои любовные переживания. «Вот здорово». «Я так за тебя рада». «Поздравляю!»

Йенни прокашливается и улыбается. Она кукла с закрывающимися глазами, с неизменной улыбкой, равнодушная.

— А ты ей говорил?

— Нет, конечно!

— Так устрой вечеринку и пригласи ее!

— Вечеринку? Я? Да папа никогда не разрешит! Папа ненавидит, когда в доме возня. И к тому же он все время болеет.

— Я просто предложила, — шипит Йенни.

— Ты чего, обиделась? — простодушно спрашивает Юха.

— Да не обиделась я! — кричит Йенни. — Я так рада!

51

Я пробираюсь сквозь публику, собранный, как гимнаст перед выступлением, глубоко вдыхаю пару раз, чтобы овладеть волнением и превратить его в энергию.

Конферансье объявляет мое имя, и я шагаю на сцену. На мгновение меня ослепляет прожектор, возгласы публики накатывают, как огромная волна, грохочут аплодисменты, и все, чем меня хотят одарить, — это любовь, и только любовь — при условии, что я рассмешу до чертиков!

Тридцать секунд на то, чтобы завоевать публику. Первые шутки должны попасть в точку, чтобы потом можно было расслабиться, чтобы возникло основание, на котором можно продержаться до конца вечера.

Конечно, это безумие, но что делать?

Я хватаю микрофон, закрываю глаза — и бросаюсь наружу!

Каждое мгновение ты либо фаворит, либо нет.

Я прихожу в клуб всего за несколько минут до начала выступления. Возле клуба — длинная очередь.

«Господи Иисусе! — говорит водитель такси. — За чем это народ толпится в понедельник?»

«За мной!» — отвечаю я.

И это правда.

52

Вот и еще один рубеж, который надо пересечь. Приглашать на праздник больше нельзя. Если уж приглашать, то на вечеринку.

Вечеринка.

Такое загадочное и манящее слово. Юха ни разу не бывал на вечеринке, но он знает, как все должно быть.

Танцы.

Юха ни разу не танцевал.

В самом конце вечеринки надо танцевать в обнимку. Это уже серьезно. Тогда уже положено танцевать с тем, в кого ты влюблен.

Перед этим все играют в игры с поцелуями, где все по порядку и по правилам, но когда танцуешь в обнимку, это уже не понарошку.

Это уже всерьез.

У Юхи очень смутное представление о том, как выглядят эти танцы в обнимку, но он полагает, что сначала надо танцевать, как обычно, а потом броситься на девчонку и обнять ее. Однако точно он не знает. Придется импровизировать.

На вечеринках все такое делают по-настоящему: обнимаются и целуются, сидя под столом.

Почему целуются именно под столом, Юха толком не понимает, но так все делают.

Юха никогда никого не обнимал, и есть только одна девочка, которую ему хочется обнять.

Ли.

Маленькая кореянка-приемыш, похожая на мальчика, мягкая и добрая, совсем не такая, как остальные девчонки.

Вот уже целый год он обожает ее.

Но подойти к ней можно только на вечеринке, где все будут вместе. Йенни права. И быть уверенным, что тебя пригласят, можно только в том случае, если устроишь вечеринку ты сам.

Потому что на вечеринку — в отличие от прежних детских праздников — приглашают не весь класс, а только избранных, тех, что всегда были избранными.

Десять, двенадцать, четырнадцать человек, не более. Желательно, чтобы остальные ничего не знали. Надо, конечно, дать им понять, что готовится нечто интересное и что их не зовут, но больше они ничего знать не должны — пока все уже не будет позади, разумеется.