Читать книгу - "Ангел-хранитель - Владимир Сотников"

– Какая моль водяная?

Вот же острый язычок у девки!

И сразу он вспомнил этот язычок по-настоящему – все его заманчивые движения, – и почувствовал, как его окатывает жаркой волной.

– А Наташка твоя кто? – хмыкнула Лушка. – Моль водяная и есть. От скуки сдохнешь. Да неужто ты с ней спишь? Ни в жизнь не поверю!

– Сплю, не сплю – не об том речь, – поморщился Степан. – Сын у нас.

Он быстро поцеловал Лушку и, с трудом оторвавшись от нее, вышел из избы.

– Сын… Подумаешь! – сердито выкрикнула она, когда стихли его шаги. – Да я захочу, сразу двойню рожу! Посмотрим, чья тогда возьмет.

– Граждане и гражданки Советского Союза! Сегодня в четыре часа утра, без предъявления каких-либо претензий к Советскому Союзу, без объявления войны, германские войска напали на нашу страну, атаковав нашу границу во многих местах и подвергнув бомбежке со своих самолетов наши города – Житомир, Киев, Севастополь, Каунас и некоторые другие.

Голос Молотова звучал из открытого окна директорского кабинета, там был включен на полную громкость радиоприемник. Надя, вожатый Максим Матвеев, пионеры, сотрудники музея – растерянные, потрясенные – слушали молча.

– Правительство Советского Союза выражает твердую уверенность в том, что все население нашей страны, все рабочие, крестьяне и интеллигенция, мужчины и женщины отнесутся с должным сознанием к своим обязанностям, к своему труду, – слушал в своей мастерской на Якиманке Павел Кондратьев.

Он обвел взглядом мастерскую – начатое чеканное панно, медную фигурку танцовщицы, золотистую композицию с цветами и травами, – в тоске обхватил руками голову и замер.

– Весь наш народ теперь должен быть сплочен и един, как никогда, – неслось из репродуктора на площади деревни Ангелово.

Наталья с ужасом прижимала к себе нахмуренного сына Петьку и искала глазами мужа, да разве найдешь его…

– Правительство Советского Союза выражает непоколебимую уверенность в том, что наша доблестная армия и флот и смелые соколы советской авиации с честью выполнят долг перед родиной, перед советским народом и нанесут сокрушительный удар по врагу. Наше дело правое. Враг будет разбит. Победа будет за нами!

Голос в радиоприемнике умолк. Вера с грохотом задвинула ящик своего стола, в который, когда началось это обращение к гражданам и гражданкам, как раз убирала папку с документами.

– Вера! Ты слышала?!

Ужас плескался в глазах вбежавшей в директорский кабинет Нади.

– Слышала… – процедила Вера. – Соколы!.. Господи, какая глупость!

– Почему глупость? – растерянно спросила Надя.

– Потому что Киев бомбят! Ты не слышала, что ли?

– Но их же прогонят! – воскликнула Надя. – Их скоро прогонят от нашей границы!

– А ты знаешь, где Киев? – Вера наконец не выдержала, сорвалась на крик. – При чем здесь граница?! Это война. Настоящая война.

– Фашистов разобьют. Я уверена, – твердо сказала Надя.

– Вопрос – когда? – сердито бросила Вера. – И какой ценой.

– Ой, Степушка, соколик мой! На кого ж ты нас покидаешь?!

– Чего воешь, как по покойнику? – Авдотья взяла невестку за плечо сухой скрюченной рукою и с неожиданной силой оттащила ее от Степана. – Да отойди ты! Дай сына обнять.

– Гляди там, Степа, – сказала она, трижды его целуя. – На тебя у нас вся надёжа. Вертайся живой-здоровый.

– Ладно, мать, – улыбнулся Степан. – Раз надежа – постараюсь.

Лушка смотрела на него не отрываясь, но подойти не решалась – стояла за углом сельмага, рядом с которым вся деревня провожала мужиков и парней на фронт.

– В две шеренги становись! – крикнул командир. – А ну прекратили выть! – заорал он на баб. И повторил новобранцам: – Становись!

Петька, все время проводов сдерживавший слезы, не выдержал наконец и с плачем побежал за строем, закричал:

– Батя!

Степан на ходу взял его на руки, не почувствовав тяжести одиннадцатилетнего своего сына.

– Ну, гляди тут. – Ему было неловко от того, что не умеет выразить, что чувствует сейчас. – Мамке помогай. Бывай, сынок.

Лушка догнала новобранцев на Оборотневой пустоши, у баньки.

– Степа! Степа! – закричала она.

Степан обернулся, рванулся к ней.

– Куда? – рявкнул было командир. Но, окинув Лушку взглядом и вспомнив, наверное, семейные проводы в деревне, разрешил: – Ладно, простись. Красивая…

Степан обнял Лушку так, что слезы брызнули у нее из глаз. Да нет, не от силы его объятия они брызнули…

– Степа! Не ходи! – захлебываясь слезами и поцелуями, горячо прошептала она.

– Ну что ты?

Оторвавшись от Лушкиных губ, Степан взглянул ей в глаза и понял, что бойкая его любовь не только страдает, но и страшно сердита.

– Пускай сами воюют! – заявила она. – Не ходи!

– Глупенькая. – Он пригладил ее растрепавшиеся волосы. – А кто ж пойдет?

– Кто хочет!

– Да кто ж воевать хочет? – улыбнулся он. – Не плачь.

– Как не плакать? – всхлипнула она. – Люблю я тебя.

Степан что-то достал из кармана пиджака, протянул Лушке. На его раскрытой ладони лежало то самое кольцо, которое когда-то отдал ему отец, назвав фамильным кондратьевским перстнем.

– Ой! Это что? – удивилась та.

– Тебе. – Степан надел кольцо ей на палец. – Обручальное. Вернусь – всё решу, Луша.

Он поцеловал ее быстро и крепко, оттолкнул и бегом догнал строй. Лушка долго смотрела ему вслед – туда, где три дня назад померещился ей неведомо откуда взявшийся то ли военный, то ли волк, – а потом без памяти упала в траву.